Я хотел спросить у нее… Я хотел сказать… Я хотел поговорить о том, как разводились ее родители. Я хотел узнать, как она реагировала. «Когда это случилось, сколько вам было лет, Лиза, кто из родителей потребовал развода, не была ли тут замешана другая женщина? Вы когда-нибудь видитесь со своими родителями, Лиза, со своим отцом? Что он за человек, испытываете ли вы к нему любовь и уважение, любите ли вы его? Простили ли вы его за уход из семьи? Простите ли когда-нибудь?..»
Я заглянул ей в глаза и увидел в них свое будущее, которое с трудом мог представить, не говоря уже о том, чтобы понять. Мое будущее. И моей дочери.
— Майкла можно навестить? — спросила Лиза.
— Пока нет, — ответил я.
— Где он сейчас?
— Его держат в полицейском участке. Вероятно, до завтрашнего утра он там и останется.
— Но вы сказали, что он в тюрьме.
— Так оно и есть. В полицейском участке. Там у них имеются камеры.
— Хотела бы я знать… — Она осеклась на полуслове.
— Что, Лиза?
— Что мне сейчас делать? Я хочу сказать… куда идти?
Кабинет начальника порта примыкал к мотелю, и на фоне стены из красного кирпича выделялась пара расположенных рядом дверей белого цвета. Я постучал, не дождался ответа, попробовал повернуть ручку и обнаружил, что дверь заперта. Я зашел в мотель и спросил у женщины, стоявшей за конторкой, где найти начальника порта. Она ответила, что он где-то на улице. Я снова вышел, обогнул здание и увидел седого мужчину, склонившегося над грядкой с геранями и окапывающего их при помощи совка. Он был одет в полосатую тенниску, синие джинсы и потертые башмаки, а на голове у него красовалась потрепанная фуражка яхтсмена.
— Простите, сэр? — обратился я к нему.
— Слушаю, — отозвался он, не поднимая глаз от грядки.
— Мне нужен начальник порта, — сказал я.
— Он перед вами.
— Меня зовут Мэттью Хоуп.
— Дональд Уичерли, — представился он и распрямился. — Чем могу служить?
— Я бы хотел задать несколько вопросов по поводу одного телефонного звонка вчера вечером.
— Зачем? — спросил он. Его глаза цвета неба смотрели искоса и с подозрением. Рука, державшая совок, лежала на бедре, а сам он настороженно стоял в ожидании — высокий, худой, видавший виды мужчина, желающий знать, почему я задаю вопросы, и, вероятно, размышляющий, с какой стати ему на них отвечать.
— Я адвокат, — сообщил я ему. — И здесь я по поводу Майкла Парчейза.
— Вы адвокат Майкла?
— Да. Вообще-то на самом деле я адвокат его отца.
— И все-таки? Вы адвокат Майкла или его отца?
— Его отца. Но здесь я в интересах Майкла.
— Майкл об этом знает или нет?
— Ему известно, что я здесь, — сказал я. Я лгал, но мне нужна была информация. — Майклу вчера позвонили, — добавил я. — Около половины двенадцатого. Вы подняли трубку.
— Вы спрашиваете или просто констатируете факт?
— Вы подняли трубку?
— Да.
— Где это произошло?
— В моем кабинете.
— Кто ему звонил?
— Не знаю. Звонивший не назвал себя.
— Это была женщина?
— Женщина, точно.
— Можете прикинуть ее возраст?
— Пожалуй, нет, сэр. Думаю, не смогу.
— Что она говорила?
— Она спросила Бухту Пирата, и я сказал, что она туда и попала. Тогда она попросила позвать к телефону Майкла Парчейза. Я ответил, что он на катере и мне придется туда сходить. Она спросила, не буду ли я столь любезен сделать это, и я отправился к Майклу.
— А потом?
— Он пришел и поговорил с ней по телефону.
— Вы слышали их разговор?
— Только конец. Я пошел к себе в комнату за бумагой, которую надо было прикрепить на доску объявлений. Когда я вернулся, он все еще разговаривал.
— Что же вы услышали?
— Он сказал: «Я там буду», потом добавил: «До свиданья» и повесил трубку.
— Вы не слышали, чтобы он упоминал чье-нибудь имя?
— Нет, сэр, не слышал.
— Повесив трубку, он что-нибудь сказал?
— Он сказал: «Благодарю вас, мистер Уичерли».
— И все?
— Да, сэр.
— Он не сказал, куда собирается?
— Нет, но, по-моему, он собирался отправиться именно туда, куда обещал этой женщине. — Начальник порта сделал паузу. Он посмотрел мне в глаза. — Если верить тому, что, я слышал, он предположительно сделал, зачем же ему отправляться в дом на Джакаранда и убивать всех троих? А получается, будто именно туда-то он и пошел и совершил все это. — Он недоверчиво покачал головой. — Хочу сообщить вам, мистер Хоуп, что мне крайне трудно в это поверить. Я не знаю более славного парня, чем Майкл Парчейз, и это истинная правда. Вы знаете, его родители развелись, когда ему было всего двенадцать… Ну да, наверное, вам все это известно — вы же адвокат его отца.
— Да, известно.
— Для подростка все это непросто. Как-то вечером мы долго беседовали на эту тему. Он признался, что наконец приходит в себя после всех этих лет. Так вот, понимаете, когда я слышу по радио, что он убил жену своего отца и своих сестер… ведь эти девочки были его сестрами, мистер Хоуп, у Майкла и у них в жилах текла кровь его отца, они были одной крови!.. Когда бы он о них ни говорил, он всегда называл их сестрами — неважно, что они были сводные. Его сестры то, его сестры это — он так мог рассказывать и о родной сестре, не так ли? Такое чувство появляется тогда, когда кто-нибудь вам по-настоящему дорог. Он действительно любил этих девочек. А если вы кого-то любите, то вы не сделаете того, о чем твердит это проклятое радио. Он убил! Да это невозможно, вот и все!..
«Но Майкл-то сказал, что это его рук дело», — напомнил я себе.
Глава 9
Из телефонной будки рядом с рестораном я позвонил Юренбергу и сказал, что мне необходимо как можно быстрее переговорить с Майклом Парчейзом. Он сказал, что с парнем еще не закончили заниматься, и спросил, не смогу ли я подъехать ближе к вечеру.
— Что вы подразумеваете под словом «заниматься»? — поинтересовался я.
— Обычная процедура регистрации. Его фотографируют, снимают отпечатки пальцев, берут образцы волос, крови — мы вправе это делать, адвокат, — ведь его обвиняют в убийстве первой категории. Все будет отправлено в лабораторию штата в Талахасси. Я не знаю, сколько у них займет времени сравнить волосы парня с теми, что обнаружены на женщине и девочках. Кто знает, может, из этого ничего и не выйдет. Хотя я готов поспорить, что это их кровь на его одежде. — Его голос звучал мрачно. Он помолчал, потом спросил: — Что вы думаете по поводу его заявления?
— Не знаю, что и думать.
— Я тоже.
— Когда я смогу с ним увидеться?
— Давайте договоримся на четыре тридцать.
— Подъеду, — согласился я и повесил трубку. Я выудил еще одну монетку из кармана, опустил ее в прорезь и набрал номер Эгги. Когда она ответила, дыхание у нее было прерывистым.
— Я была на пляже, — объяснила она. — Со всех ног помчалась в дом. Откуда ты звонишь, Мэтт?
— Из ресторана в Бухте Пирата. Ты по-прежнему одна?
— Да.
— Я могу приехать?
— Да.
Она заколебалась, потом добавила:
— Ладно. Поставь машину на общественном пляже, а сам иди со стороны моря.
— Я буду в три, — сказал я.
— Жду.
Мы осознавали, что это отдает безрассудством, но нам было наплевать. Калуза в разгар сезона — неподходящее место для любовников. Мы с Эгги начали встречаться в мае, почти год назад. Вскоре после Пасхи туристы разъехались, и найти уединенное местечко не составляло труда. Но как раз перед Рождеством начинался новый прилив отдыхающих — и неоновые вывески «Мест нет» трещали, мигали и на всем протяжении от Тампы к югу до Форт-Майерс сливались в единый светящийся забор. В январе мы ухитрились вместе провести уик-энд в Тарпон-Спрингс и снова вернулись в переполненный туристами город; каждый раз, когда я замечал на ветровом стекле наклейку с надписью «Калуза обожает туристов», у меня появлялось желание жать на клаксон до тех пор, пока не разверзнутся небеса. В этом месяце я впервые выбрался к Эгги домой, хотя прежде бывал там раз в неделю, а то и чаще. В начале февраля мы решили, что будем добиваться развода. Мы не считали себя изменниками: так случилось, что мы полюбили друг друга, но каждый был связан брачными узами с другим…