— Отель «Калуза Бэй», добрый вечер, — послышался голос в трубке.
— Будьте добры, попросите мисс Карин Парчейз, — сказал я.
— Одну минуту, сэр.
Я ждал. Слышно было, как на другом конце линии звонит телефон. Я принялся считать звонки. Я уже собрался повесть трубку, когда послышался женский голос:
— Алло?
— Мисс Парчейз?
— Да.
— С вами говорит Мэттью Хоуп.
— О, здравствуйте, мистер Хоуп. Я ждала вашего звонка, а сколько сейчас времени? Я была в душе, куда же я положила свои часы? Без четверти двенадцать — это не слишком поздно? Мне бы хотелось встретиться с вами. Вы не могли бы подъехать сейчас? Это так важно…
— Ну…
— Номер четыреста первый, — перебила она. — Нельзя ли минут через десять? Я буду ждать. — И с этими словами она повесила трубку.
Глава 12
Карин Парчейз, высокая, гибкая, была одета в полосатый восточный халат, застегнутый до горла, с разрезами по бокам. Голубые глаза ее были подкрашены синим, а влажные волосы были закутаны полотенцем под цвет халата. Открыв дверь, она проговорила:
— Входите, как вы быстро добрались, — глотая слова так, что они слились в одно приглашение-наблюдение. Она повернулась и стремительно прошла в комнату, прикрыв за собой дверь.
Она очень походила на своего отца. Те же светло-голубые глаза и изогнутые брови, такой же выступающий вперед нос и тонкие губы. Но, кроме всего этого, в ее хрупкости было нечто чисто женское: широкие рукава халата скрывали тонкие руки, в боковых разрезах халата мелькали стройные ноги.
— Не хотите ли выпить? — спросила она. — Немного коньяку? Мятного ликера?
— Коньяк, если можно, — попросил я, и, к моему удивлению, она тут же подняла трубку телефона, чтобы сделать заказ. Позже я сообразил, что молодая женщина, путешествующая в одиночку, обычно не отягощает свой чемодан комплектом напитков. Я чувствовал себя неотесанным увальнем. Холодная самоуверенность Карин Парчейз вызывала неловкость: она была еще слишком юной. Какой возраст назвал тогда Джейми? Двадцать два?
— Говорит мисс Парчейз из номера четыреста первого, — сказала она в трубку. — Пожалуйста, пришлите в номер коньяк и «Гранд Марнье», — она посмотрела на меня, — «Курвузье» подойдет?
— Да, — ответил я.
— Пусть будет «Курвузье», благодарю, — сказала она, повесила трубку и сразу добавила: — Я обо всем прочитала в «Пост», эта газета выходит в Нью-Йорке. Вам она знакома? Там было сказано, что мой брат признался в убийстве Морин и девочек. — Она покачала головой и достала сигарету из пачки, лежавшей на туалетном столике. Прикурив, она продолжала: — Из Нью-Йорка есть рейс в пять сорок пять. — Она погасила спичку, выдохнула струю дыма. — Я прилетела в начале одиннадцатого и позвонила вам сразу же, как только очутилась в номере.
— Почему именно мне?
— В газете говорилось, что Майкла представляете вы. Разве не так?
— Более или менее.
— Как вас понимать, мистер Хоуп?
— Это значит, что, похоже, ваш брат не желает, чтобы его интересы представлял кто-либо.
— Я люблю своего брата, но он кретин…
— Примерно так я ему и сказал.
— Он не совершал этих убийств.
— Он утверждает обратное. Я присутствовал, когда он делал свое заявление полиции.
— Мне наплевать, что он говорил в полиции, — заявила Карин. — Мне известно другое.
— В ваших словах чувствуется убежденность.
— Потому что так оно и есть, — сказала она и поднялась, чтобы взять со стула у окна кожаную сумочку. Она порылась в сумочке и достала оттуда белый конверт стандартного размера. — Я получила это письмо от Майкла на прошлой неделе, — сказала она. — Мне кажется, вам следует это прочесть.
Письмо было адресовано мисс Карин Парчейз на ее адрес в Сентрал-Парк-Уэст. Обратный адрес Майкла был указан в верхнем левом углу конверта. Я открыл конверт и вытащил из него четыре отпечатанных на машинке листа. В листки был вложен еще один конверт цвета овсянки. На втором конверте от руки был написан адрес Майкла в Бухте Пирата. На конверте стояли инициалы Б. Дж. П.
— Это от моей матери, — заметила Карин.
— Которое мне следует прочесть в первую очередь?
— Письмо Майкла. Там имеется ссылка на ее письмо.
Я снял со стула сумку Карин, поставил ее на пол, уселся и только начал читать письмо, как в дверь постучали. Карин пошла открывать. Вошел посыльный с подносом, на котором были два бокала, два стакана с водой и счет.
— Добрый вечер, — поздоровался он.
— Добрый вечер, — отозвалась Карин. — Поставьте на туалетный столик, пожалуйста.
Он опустил поднос. Карин едва взглянула на счет. Она дала чаевые, поставила подпись и сказала:
— Благодарю вас.
— Спасибо, мисс, — поблагодарил посыльный. Он не хотел встречаться со мной взглядом. Стояла глубокая ночь, леди была одета небрежно и, кроме того, заказала в номер напитки для двоих. Посыльный понимал толк в любовных свиданиях. Недаром он прожил на свете целых девятнадцать лет и уже начал отращивать усы. Пятясь, он вышел из номера. Карин прикрыла и заперла за ним дверь. Она вручила мне мой «Курвузье», вернулась к столику за своим бокалом и присела на ручку кресла.
— Можно, я буду читать через ваше плечо? — спросила она.
— Да, конечно.
На письме стояла дата — 25 февраля, среда.
«Дорогая сестренка!
Не знаю, что мне делать с этим последним письмом от мамы. Как видишь, она снова пытается повесить на меня свои проблемы с папой. На этот раз — потому что он прекратил выплату алиментов. Я не знаю, какого черта ей от меня надо, действительно не знаю. Сам я живу на катере папы. Она что, хочет, чтобы я отправился к нему и потребовал, чтобы он снова начал платить алименты? Он наверняка вышибет меня с катера, а я не могу сейчас себе этого позволить, так как коплю деньги на обучение. Во всяком случае, Кар, я даже не уверен, что в этом случае согласен с мамой.
Он уже восемь лет как женат на Морин, у него другая семья и другая жизнь. Единственное, что его связывает с мамой, это чеки, которые он посылал ей каждый месяц. Прошлой ночью я долго беседовал с Морин. В основном о моей учебе, но и об алиментах тоже. Кар, это было очень тяжело для папы. Он работал еще больше, чем раньше, ходил на работу даже по средам, хотя это его выходной. Выключал телефон и занимался бумагами, до которых не мог добраться в течение недели.
Морин рассказала мне, что в прошлом году они только раз съездили в отпуск — в Монреаль на неделю. А ты знаешь папу, он любит ездить в отпуск. Но здесь он берет всего неделю, а ты знаешь так же, как и я, что прошлым летом мама провела шесть недель в Италии и на Рождество ездила в Австрию на две недели. По договору она получила двести тысяч долларов и имеет с этого капитала проценты. Если бы она их вложила во что угодно, она получала бы железные восемь процентов в год. Хотел бы я получать такие деньги, ничего не делая, а только оставаясь в живых. Кто-то наверняка страдает. Кар, но, во всяком случае, не мама, и я на самом деле думаю, что папа имеет полное право послать ее к черту. У него своя жизнь, и он хочет жить, не имея никаких связей с женщиной, о которой он даже не вспоминает.
Я хочу сказать, сестренка, что мама проделывает один и тот же номер уже в течение десяти лет, и в письме, которое я прилагаю, — все то же самое. Я безумно ее люблю и все на свете для нее сделаю, я действительно так чувствую. Но отчасти это из-за того, что она постоянно вселяла в меня чувство жалости к ней, разыгрывая безутешную престарелую одинокую женщину, а ведь ей всего сорок два! Я не знаю, что мне делать, Карин, действительно не знаю. Наверное, я позвоню ей и попрошу ее бросить все это и оставить наконец папу в покое, ради всего святого! Но с другой стороны, я боюсь, что она начнет кричать, а я всегда теряюсь, когда она в истерике. Сестренка, пожалуйста, прочти ее письмо и дай мне знать, что, по твоему мнению, мне следует предпринять. Возможно, я позвоню ей прежде, чем дождусь от тебя ответа, потому что ты же знаешь маму, она впадает в неистовство, как только ей кажется, что ею пренебрегают.