— Джеральд Хеммингз? — переспросил я. — Кажется, я не знаком с этим джентльменом. Что ему было нужно в такое время?
— Он хотел поговорить с тобой. А вместо этого пообщался со мной.
Я ничего не ответил. Я ждал. Я понял, что это не ловушка. Хотя это и выглядело ловушкой. И все-таки я знал, что это не так. Может нас кто-то видел? Например, та женщина, что собирала ракушки на пляже? Может, она видела, как я входил в дом? И узнала меня? А потом позвонила Джеральду Хеммингзу и все ему рассказала? Я ждал. Молчание затягивалось. Сьюзен продолжала пристально смотреть на меня.
— Что ж, я… А кто этот мужчина? — наконец пробормотал я. — Я никогда…
— Мы в театре встречались с его женой.
— С его женой?
— Агатой Хеммингз.
Так в первый раз ее имя прозвучало у нас в доме. Сенсации не произошло, но тем не менее оно разорвалось в комнате, шрапнелью разлетаясь по углам — «Агата Хеммингз!..» — рикошетом отлетая от стен — «Агата Хеммингз!» — калеча и сокрушая все и вся на своем пути.
— Я ее не помню, — заметил я.
— Кажется, мистер Хеммингз считает, что у тебя с ней роман.
— Что такое ты несешь?!
— Агата Хеммингз… Кажется, так считает ее муж…
— Да, я слушаю тебя. Но…
— …но, конечно же, это выдумки.
— Послушай, Сьюзен, я не знаю, кто позвонил тебе в такое время, но…
— Мне позвонил мистер Хеммингз!
— Или же кто-то, кто назвался мистером Хеммингзом.
— Да, конечно, и этот кто-то весьма правдоподобно от имени мистера Хеммингза рассказал мне, как ты трахал его жену.
— Сьюзен, клянусь Богом, я ничего не понимаю.
— Не клянись, Мэттью. А то Бог испепелит тебя молнией.
— Я рад, что ты находишь это забавным. Глубокой ночью тебе звонит неизвестный мужчина…
— О да, все это чрезвычайно забавно.
— Ну, я безусловно рад…
— Я бы даже сказала точнее — безумно весело. Я даже поинтересовалась у мистера Хеммингза — может, это своего рода шутка? Это потому, что мне это показалось просто уморительным, Мэттью. Однако мистер Хеммингз не нашел в этом ничего смешного. В течение всего нашего разговора он плакал, Мэттью. Временами я даже не могла разобрать, что такое он говорит. Но суть уяснила. Мне все-таки удалось ее уяснить. Хочешь послушать, Мэттью?
— Нет, я хочу лечь спать. Мы поговорим об этом…
— Мы поговорим об этом сейчас, и немедленно, сукин ты сын!
— Не о чем говорить, Сьюзен.
— Правильно, Мэттью. После сегодняшней ночи больше не о чем говорить. Но это-то мы и должны обсудить сейчас.
— Я не желаю ничего слушать.
— Тебе придется выслушать, или я разбужу Джоанну и все ей расскажу. Ты хочешь, чтобы твоя дочь все это услышала, Мэттью?
— Что тебе нужно, Сьюзен? Если ты так уверена, что тот, кто тебе позвонил, сказал правду…
— Он сказал правду.
— Что ж, отлично. Ты веришь этому, — ну и ладно!
— Она пыталась покончить с собой, Мэттью.
— Что?!
— Она проглотила половину упаковки снотворного.
— Кто… Это он тебе сказал?
— Да.
— Я тебе не верю.
— Позвони ей. Спроси.
— С какой стати… Я с ней не знаком. Я даже не помню, что мы встречались…
— Мэттью, она пыталась покончить с собой! Ради всего святого, ты все еще собираешься продолжать?..
— Ладно, — устало сказал я.
— Ага.
— Когда он позвонил?
— Минут десять назад.
— С ней… с ней все в порядке?
— Я уже думала, ты так и не спросишь.
— Послушай, Сьюзен…
— Не смей называть меня так, негодяй!
— Что же все-таки произошло? Ты можешь мне рассказать, что произошло, или…
— Он смотрел телевизор. А когда в одиннадцать отправился спать, то обнаружил, что она без сознания.
— Он вызвал врача?
— Нет.
— Почему?
— Понял, в чем дело — по всему полу были разбросаны таблетки. Он постарался, чтобы ее вырвало, засунул ее под холодный душ, а потом заставил ходить взад-вперед по спальне. Вот тогда она ему все и рассказала, Мэттью. Пока они ходили туда-сюда, туда-сюда. — Она сделала ударение на последних словах «туда-сюда», изображая это хождение на крышке стола при помощи указательного и среднего пальцев правой руки, через стопку бумаги, ножницы и обратно к телефону. Вот так: «Туда-сюда, туда-сюда». Я наблюдал за движением ее пальцев и представлял себе Эгги, цепляющуюся за своего мужа, и его, беспрерывной ходьбой старающегося ослабить действие злополучных таблеток. Ее волосы, должно быть, еще влажные от душа, лицо мертвенно-бледное, темно-серые глаза широко раскрыты. И она говорит. Рассказывает, еле шевеля языком.
— Ладно, — сказал я.
— Ладно? — Сьюзен прекратила маршировать пальцами, стиснула правую руку в кулак и ударила себя по коленке. — Что ты хочешь сказать этим словом «ладно», Мэттью?
— Значит, ладно, теперь мне известно, что произошло.
— Но ты не знаешь, почему это произошло? Ни сном ни духом. Ты не знаешь, почему она приняла эти таблетки, не так ли?
— Почему же, Сьюзен?
— Потому что была убеждена, что ты не осмелишься просить у меня развода, — ответила Сьюзен и разразилась смехом. Ее смех напугал меня. У меня внезапно появилось предчувствие, что сейчас начнется еще один кошмар, что, возможно, он уже начался в тот самый момент, когда я вошел в дом и увидел, что в кабинете горит свет. А может, раньше — пронзительно звонит телефон, и Сьюзен, обнаженная, спешит через холл в кабинет, чтобы поднять трубку. «Извините, мистер Хеммингз, но его нет дома» — и этот кошмар обрушивается на нее, на нас, на наш дом…
Я быстро обошел вокруг стола, чтобы прекратить этот истерический смех, прежде чем проснется Джоанна. Я положил руку ей на плечо, а она вдруг отпрянула, как будто по руке у нее проползла змея. Истерический хохот внезапно оборвался, но тут же сменился чем-то более грозным и опасным. Она вдруг схватила ножницы. Ее рука взметнулась вверх, и в то же время Сьюзен вылетела из-за стола, так что оба движения слились воедино.
Она сжимала ножницы как кинжал. Охваченная яростью, она без раздумий и колебаний атаковала меня. Острые концы ножниц были всего в дюйме от моего живота, когда я перехватил ее руку и блокировал прямой удар. Она вырвала руку, снова сделала выпад, и на этот раз ей удалось распороть мне рукав пиджака. Она хрипло и прерывисто дышала. Я уже не был уверен, помнит ли она еще о причине своей ярости. Но она продолжала размахивать ножницами, снова и снова пытаясь нанести удар. В конце концов, она притиснула меня к книжному шкафу. Я никак не мог перехватить ее кисть, она слишком быстро размахивала ножницами. Она зацепила лацкан пиджака, мгновенно высвободила ножницы и снова бросилась на меня. Я выставил левую руку, и внезапно у меня через всю ладонь зазиял порез до самого запястья. Я почувствовал мгновенную слабость и оперся на стол в поисках опоры, нечаянно смахнув на пол телефон. Она снова бросилась на меня, а я вспомнил, как Джейми описывал спальню своего дома, стены в крови…
И тут раздался крик.
На какое-то мгновенье я подумал, что это кричу я. Я вытянул кровоточащую ладонь навстречу Сьюзен, рот у меня был открыт — так что было бы естественным, если бы кричал я. Но кричали позади меня. Я метнулся влево — отчасти, чтобы избежать очередного удара ножниц, а отчасти — чтобы выяснить, кто же там кричит. В дверях стояла моя дочь Джоанна в длинной ночной рубашке. Глаза у нее были широко раскрыты, рот распахнут в крике, и этот ее вопль поднял бы мертвых из могилы. Этот вопль, полный ужаса и неверия в происходящее. Он заполнил комнату и остановил кошмар. Ножницы опустились. Сьюзен, словно не веря, уставилась на свою правую руку. И рука и ножницы ходили ходуном, как в лихорадке. Сьюзен уронила их на пол…
— Убирайся, — глухо пробормотала она. — Убирайся отсюда, негодяй!
Джоанна бросилась к ней в объятия.
Через частично приоткрытые шторы пробивалось солнце. Я открыл глаза и зажмурился. Я лежал на кушетке в своем кабинете. На часах было 8.15 утра. Ночной кошмар закончился.