Я учился с Феликсом в этой школе и тоже жил в интернате. Феликс был маленьким караимом с густыми черными волосами, жесткими, как верблюжье одеяло, и рыбьим ртом, делающим его похожим на Айвазовского. У него были живые аспидные глаза, в которых клокотали коварство и насмешка.
Судьба разбросала нас в разные стороны, и мы не виделись полжизни. Часто я терял голову и порывался в Феодосию, обуреваемый страстью увидеть его и услышать его голос, но обстоятельства не доставляли мне такой роскоши. И вот я однажды очутился в Феодосии случайно. Я орлом полетел к моему другу и с бьющимся сердцем постучал в ворота. Мне открыла чужая незнакомая аборигенка, хозяйка дома, приходившаяся ему теткой.
— Феликс дома? — преодолевая спазмы в горле, выкрикнул я требовательным голосом.
— Сейчас.
Выходит заспанный маленький старик в трусах и садится на кровать, опустив голову вниз, как с похмелья. Весь седой, словно обсыпан мукой, с дырками вместо зубов. Угрюмо хмурится и не может сообразить, что происходит. Искоса поглядывает на меня жгучими глазами, горящими по-прежнему черным огнем. Я узнал эти глаза.
— Феликс! Ты что, с ума сошел, почему ты не рад мне? Может, ты не узнал меня, дурак такой?
— Когда ты приехал? — выдавил из себя Феликс.
Я ничуть не удивился его растерянности, потому что свалился ему как снег на голову, к тому же он здесь не был хозяином, а как известно, квартиру в этих широтах летом найти невозможно.. Потребовалось немало времени, пока он ожил и пришел в себя.
— Слушай, что я тебе скажу: ты первый раз в Феодосии? Так пойдем на гору Митридат, оттуда виден весь город! Как хорошо, что ты приехал!
И, не дав мне отдохнуть с дороги, потащил на какую-то гору, карабкаться на которую с больными ногами было мучением. Когда мы достигли высоты и ветер вольно обдувал нам лица, он гордо указал вдаль:
— Теперь смотри туда. Видишь развалины генуэзской крепости? Знаешь, сколько веков она стоит? Повернись, смотри вдаль: сейчас ничего не видно; в хорошую погоду отсюда видна Турция.
Он не давал мне опомниться:
— А хочешь, мы сейчас пойдем на могилу Айвазовского? Нет, постой, сначала ты должен увидеть череп Савмака!
— А что это такое?
— Чудак, ты не знаешь, кто такой Савмак?
— Не знаю.
— Тогда слушай… На территории Боспорского царства было восстание скифов под предводительством Савмака. Это было во II в. н. э. Савмак был рабом и пришел к власти. Он отличался отвратительной внешностью и невероятной физической силой. Захватив Пантикапей и Феодосию, он правил около года. Из-за неслыханной кровожадности чинил чудовищные расправы: вырвал язык царю Перисаду и собственноручно выдавил ему глаза. У самого у него был один глаз, размещавшийся посредине лица, и нос пятачком, как у свиньи. А череп сзади заканчивался рогом! В бою он нападал и спереди и сзади. Вместо меча держал в руке горящую головню и жег ею, а сзади бил рогом. Перисад не мог устоять против такой силы и бежал. На старинных монетах Савмак изображен в профиль с рогом!
— Каким рогом? — удивился я. — Кто он, минотавр, единорог или человек?
— В детстве, когда голова его была мягкой, ему стянули череп золотым обручем, чтобы он рос в длину. И вот голова его стала уплощенная, как у змеи, а сзади заканчивалась рогом… Этого гнусного раба никто не мог победить, потому что он был воплощением дьявола, только гениальный Митридат взял его хитростью. Восстание было подавлено, вся Феодосия сожжена, скифы распяты, а Савмака сожгли на треножнике. Теперь в музее стоит его череп…
Мне этот рассказ так понравился, что не хотелось портить впечатления, а потому я не имел права посягнуть на вымысел гениального караима. По крайней мере, я постарался внушить себе, что это правда, и не собирался вникать в суть дела, чтобы не рассеять этой чудной фантазии, лелеять которую было для меня блаженством.
— Пойдем сейчас же в музей, — решил я подыграть, сам не замечая, что загипнотизирован.
— Пойдем, — лукаво засмеялся Феликс и кивнул рыбьей мордой.
Он был так сильно похож на Айвазовского, что когда я увидел скульптурный портрет достойного гражданина Феодосии у входа в музей, то у меня родилась идея сделать Феликсу ответный сюрприз. Я стал истошно хохотать, глядя то на Мангупли, то на Айвазовского:
— Слушай, пойдем сначала к нотариусу и заявим, что ты сын Айвазовского!
Ему это понравилось, и он добавил, подпрыгивая от радости:
— Мы скажем, что я был долгое время в плену у турок, а сейчас меня волна выбросила на берег, и вот я стою перед вами…