По дворам ходят цыгане, побираются. Им никто не открывает. За неприступным забором не достучишься, и ходят они зря, без почина. Впереди далеко забегает орда чумазых веселых беспризорников в дырявых ботинках, с кудрявыми раскрытыми головами и терпеливыми вопрошающими взглядами. Они голодны как собаки, бледны и сопливы, но веселы и резвы, полны энергии, ссорятся по каждому пустяку и неустанно бегут вперед, напоминая веселящихся неаполитанцев с бубном.
Из-под снега торчала кукла с оторванной ногой. Зоркие бесенята тут же заметили ее, как голуби, издалека завидевшие пшено, и шумной ватагой бросились к ней. Они не поделили эту куклу и растащили ее на части, как волки оленя.
Вот тихо открывается калитка, и оттуда выползает крошечный человечек, похожий на пингвинчика, укутанный в теплый шарф, из-под которого видны одни только глаза да розовые щеки. Он стоит на малюсеньких лыжах, весело размалеванных зеленой киноварью, которой окрашивают резиновых крокодилов. Ему не больше трех лет. Он, словно птенец, выпавший из гнезда, с любопытством смотрит на мир, потому что видит его впервые, попав за пределы калитки. На лыжах он пока стоять не умеет и не может сделать ни одного шагу.
Цыганята сразу же заметили его, как только он показался в воротах. Они забыли про куклу и с радостным воплем бросились к нему, как жители Огненной Земли, завидевшие корабль, попавший в их воды. Окружив незадачливого мальчика, они стали щипать его, как будто он был неодушевленный. В такой момент не совладать со страстью, и они кричали наперебой, тыча себя в грудь и указывая пальцем на лыжи, считая их уже своими, которые оставалось только поделить.
Мальчик так сильно испугался, что упал с лыж, пытаясь сделать робкое движение. Он растерялся и даже не мог позвать на помощь. Возбужденные захватчики, окрыленные победой на гусеницей, продолжали спорить, делить шкуру неубитого медведя и разодрались между собой, как школьники на переменке из-за медной пуговицы. Пока волчата катались по снегу, отнимая друг у друга кость, мальчик пришел в себя и сообразил, что нужно делать. Он философски снял лыжи одну за другой и неуклюже скрылся за калиткой, едва успев набросить щеколду.
Когда грабителям надоело кататься по снегу, который набился за шиворот и в ботинки, заставив опомниться наконец, мальчика уже не было. Они оторопели и глазам не поверили, какую понесли утрату. Присмирев, они только сейчас поняли, до чего доводит алчность. Так теряют драгоценную возможность, которая была в руках и выпорхнула, как синица.
Теперь они приникли к забору и молча разглядывали мальчика в щель. Его отделяли от них лишь доски. Но эти доски были для них как решетка для тигра, сквозь которую он грустно смотрит на волю. Их растерянные позы, суровое молчание и задранные кверху руки в лохмотьях, испытавшие высоту забора, безнадежно сползали вниз и отчаянно говорили: «Упустили добычу!»
Сон
Усталая душа присела у могилы. В золотой пыли заходящего солнца шумно набежало стадо коз и овец, разбрелось по кладбищу, оживило его своим бессловесным присутствием и принялось обгладывать виноград, выросший из тлена. Овцы лизали черные кресты. Пастушок в старой фетровой шляпе с опущенными полями играл на свирели. В небе обозначилась радуга. От мокрых памятников падали длинные тени.
А на кладбищенских воротах был изображен босой архангел с распростертыми руками, принимающими к себе, в город мертвых. Райские голубые краски, которыми он был написан, ласкали душу и вызывали воспоминания детства. Было ли оно? Как можно поверить в то, что прошло и больше никогда не вернется?
Зеленая травка, омываемые дождем кости, разбросанные по кладбищу, тихий золотой вечер и бездонная глубина неба навевали грусть и переносили в далекое прошлое. Можно ли изгнать из памяти отдельные картины? Они до конца дней будут утешать душу.
Древний старик с библейской бородой дремлет, оперевшись на длинный посох и уронив голову на грудь. В его пастушьей сумке обглоданный сухарь. Пребывание его в этом мире непонятно, непонятны его желания. Таинственно его прошлое, в которое с трудом верится, также не верится и в то, что он жив. Он слепой, с апостольским изможденным лицом, по которому постоянно текут слезы из запавших глаз.