Выбрать главу
Я все отдам, мне ничего не надо, Пускай вокруг все пляшут и поют, Я жду письмо из голубого сада, А где-нибудь вина и мне нальют.

Ружьев всегда считал цыгана за самого глупого из всех своих знакомых. И вот самый глупый оказался самым преданным и порядочным.

Однажды цыган, сидя у Маркуса за чашкой чая, затеял старый разговор о памятнике. Из-за лени Маркус не хотел принимать участия в этой безумной затее и боялся, что его заставят внести лепту. Маркусу Ружьев нужен как волку жилетка. Он хотел его женить и подсунул фальшивую невесту, за что думал взять с них кругленькую сумму. Но проданная невеста оказалась выкупленной: Ружьев взял да и женился на ней на самом деле. После такого пассажа Маркус нисколько не остыл к наживе и долго преследовал его, назойливо напоминая о долге. Так что еще неизвестно, кто больше виноват в его смерти — Саваоф или Маркус.

Решив пустить в ход все свое красноречие, он взялся отговаривать цыгана и всячески запугивать, чтобы отбить у него желание думать о памятнике:

— Ты не боишься, что тебе придется ставить еще один памятник — на этот раз Саваофу?

— Почему?

— Потому что, если Саваоф увидит, что без его согласия кто-то опередил его и посрамил, он не вынесет позора и рухнет, как Дон Жуан у ног Командора.

— Вот и прекрасно, так ему и надо!

— А ты знаешь, что при живых родственниках ты просто юридически не имеешь права вмешиваться в это дело?

— Так что ж тут особенного? Неужели друзья лишены права почитать память усопших? Со своей стороны они тоже могут приносить лавры на могилу. Саваоф не имеет права ревновать к друзьям.

— Ну хорошо, а ты хоть знаешь, что на памятник нужно оформлять документы? Кто будет заниматься этим?

— Какие документы? В отношении бесчинств кладбище считается самым подходящим местом. Когда воры-дилетанты за неимением отмычки режут сейф автогеном, то делают это обычно на кладбище, которое все стерпит, как самое пустынное место.

— Это ты так считаешь со своей воровской колокольни. И вообще — кому все это нужно? Кладбище — это свалка для мертвых. Ты думаешь, он от твоего памятника воскреснет? Наступит время, когда трактор распашет это кладбище и на этом месте построят стадион… Знаешь, как сказал Гельвеций? «Когда мы делаем пышные гробницы для мертвых, мы отнимаем у себя все, а им не даем ничего».

Цыган поверил Маркусу и так расстроился, что совсем приуныл, но еще больше проникся почтением к нему и смотрел ему в глаза, как преданная собака.

— Ладно, справку на памятник я раздобуду: пойду к мужикам в гранильную мастерскую и за бутылку возьму любую справку.

— Держи карман шире, так они тебе и дали за бутылку! Ты знаешь, сколько они с тебя сдерут за это? Эти страшные чудовища только и наживаются на человеческом горе; я прошел через все это, когда хоронил отца, и знаю, во сколько обходятся памятники.

— Пойми же ты, что он у меня почти готов, теперь, как ты говоришь, нужно достать только справку!

— Справкой не отделаешься, нужно еще зарегистрировать ее в книге, а они, зная это, не пойдут на такое преступление. А там, смотришь, еще какие-нибудь новые порядки заведутся. Короче, я тебе не советую связываться с этим делом.

— Нет, я не такой — для Ружьева я все сделаю!

— Ну смотри, дело твое, мо́лодец Слава. А куда ты хочешь пойти за справкой?

— В гробарню.

Искра

За столом, уставленным армией бутылок, сидят двое бездельников и врут друг другу. Им никто не мешает, сидят они на даче в полном уединении и наслаждаются благами бабьего лета. Солнце словно остановилось на месте и светит для них, яблони в паутине, безмятежная лазурь неба и ласковый воздух томят грудь. Только пожарище портит картину: сад усыпан горелыми перьями.

Одного бездельника звать Игнат. Он только что перенес любовную трагедию, был отвергнут и запил. Другой в хвастовстве заткнет за пояс любого еврея. Звать его Игорь Владимирович, по кличке Такота. Ему перевалило на седьмой десяток, а он выпивает ежедневно по литру, не делает перерывов и совсем не закусывает. Пьет всю жизнь. Жаль, что ученые занимаются не тем, чем нужно: космосом, враньем о кислороде, которого нам скоро якобы не будет хватать, и солнечными пятнами. Им нужно было бы заняться изучением этого гиганта и подвешивать его портреты, увеличенные во сто крат, на дирижаблях.

От вечного хмеля он сер лицом, будто в его жилах течет денатурат. Рот его представляет собой сплошную складку, как у варана. Он силится открыть ее и не может выговорить ни одного слова. Вместо Геракла у него получается «Геркал», Корвалана называет «Карлаваном», а Айхал у него «Ахлай»… Но, несмотря на это, не знает, что такое врачи, у него никогда ничего не болит, а только ум пропил совершенно и выдает такие перлы, за которые нужно платить золотом и алмазами.