У Такоты седые густые волосы на голове, позеленевшие от ядов, глаза озорные, а гигантская грудь-площадка, на которую может вертолет приземлиться, изрыта оспой. Клубничный нос покрыт малиновым лаком, плечи желты от загара и лоснятся маслом, как белый гриб, скрытый в папоротнике.
Все лето ходит в плавках и ничего не делает, в плавках ходит в город пить пиво. Самый первый в апреле купается с собакой, которая только одного его не кусает. Как только проснется — сразу тянется к рюмке. Дома живет неохотно, больше скрывается на даче, встает в пять часов утра и косолапит на реку, с трудом удерживая на поводке огромного белого пса по кличке Кучум. Но и на даче его трудно найти. Кучум остается брошенным без питья и делается злобнее с каждым днем. Спросишь его, где он бывает, а он и сам не знает, непременно соврет и подмешает восемнадцатилетних любовниц, которые у него с языка не сходят. Все лето он ходит по пляжу и глотает слюни при виде голых женщин.
С наступлением холодов, когда дачи пустеют, он не торопится домой и спит на электрическом матрасе с подогревом.
Рядом с дачей построили ресторан, чтобы Такоте было удобно опохмеляться. Пол в ресторане сделали паркетный. В это время у него делали ремонт квартиры. Польстившись на паркет, он завел знакомство с ресторанным начальством и столько награбил его, что стало некуда складывать. Пришлось дачу превратить в склад. Паркетом были набиты подвал, чердак, терраса и все комнаты до потолка. На грядках выросли огромные штабеля, накрытые тентом, как будто он собрался торговать паркетом. Можно было подумать, что ему кто-то предрек, будто это продлит ему жизнь и он поверил в чудесное свойство дубовых досочек.
Однажды дача загорелась. Дачник был сильно пьян, не выключил матрас и пропал на несколько дней. Когда заявился, не сразу сообразил, где горит. Почувствовав запах гари, он не мог понять, что происходит. Собака мечется, раскачивает будку и грызет цепь, бока ввалились от голода, перевернутая миска для питья далеко отброшена прочь.
Такота спьяну полез на чердак, потом заглянул в подвал и только в последнюю очередь стал греметь связкой ключей, чтобы отпереть дверь, где он спал. Когда отворил дверь, его сбило с ног пламенем. Он растерялся, голова не соображала, воды было взять негде. Ни одна живая душа не знает, как ему удалось погасить огонь. Обгорелый матрас он выволок на улицу, упал на него и заснул.
Теперь жена продает эту дачу, чтобы Такота не сжег ее в другой раз. Лежит этот матрас у порога, а вонь от него распространяется на всю дачу. Рядом валяется вспоротая подушка, от нее весь сад в перьях, как утиная ферма.
Все вещи в спальне, особенно гладкие столы, обшитые пластиком, покрыты липкой вонючей копотью толстым слоем, так что на них можно писать пальцем. В стене выгорела дыра, в нее можно просунуть голову. Прошло два месяца, а у Такоты нет времени навести порядок на участке. Он думает, что жена шутит насчет продажи, что грядка с клубникой удержит ее от безумного поступка.
И вот они сидят с Игнатом и пьют. Не обращая внимания на пожарище, Такота деловито спускается в погреб и подает оттуда банки с маринованными огурцами и консервами старого запаса. Вот чего не видит жена — это для нее пострашнее пожара…
Подвыпив, каждый рассказывает о своих подвигах. Отвергнутый Игнат делится тайной, как ему случайно удалось сделать открытие: его пассия живет с отцом. А гигант, сделав страшные глаза и сильно заикаясь от волнения, стал открывать и закрывать складку, не в силах произнести ни одного слова. Видно было, что он хочет сказать что-то важное. Наконец, дрожа дряблой челюстью, с трудом произнес:
— Ты знаешь? — Тут он огляделся по сторонам, чтоб его не подслушали, и, переходя на вкрадчивый тон, открылся: — Весь день вчера перебирал паркет — страшно устал. Ты представляешь, какая работа была проделана, сколько его тут нужно перебрать?
— Зачем?
— Искру искал.
Гоголь
Ямал. Салехард. Тарко-Сале. Поселок очень маленький. Коренные жители — ненцы, маленькие бритоголовые существа, сильно похожие на своих оленей, их верных друзей, экзотически миниатюрных животных. Эти олени, бегущие в упряжке, представляют редкий вид и пленяют мелкими формами. Если бы не ветвистые тонкие рога, которые они несут плавно и быстро, мешаясь по дороге с машинами, можно было бы подумать, что это совсем не олени, те самые северные олени, каких мы привыкли представлять себе крупными мощными животными, жесткими, с кровавыми глазами вместо гладкой молочной лиловизны и глубокого бархата, когда они кладут морду на ладонь человека. Смотришь в эти глаза и чувствуешь под их надбровными выпуклостями мозг, его почти человеческую работу.