Он грызет губы, думает, как помочь мужику, и дает ему совет:
— Иди в исполком и требуй, чтобы позвонили в гостиницу. Пустят и еще ковры расстелют! Где это было видано, чтобы не пускали в гостиницу? Мы живем в цивилизованном мире… Это неслыханный позор! Кстати, я живу в номере на троих один — две койки свободные! И вообще весь этаж свободен — если пройтись по номерам, то они все закрыты на ключ. Чалдонки сделают уборку и никого не пускают, чтобы грязь не носили. Исполком обязан помочь тебе. Им самим должно быть стыдно, у них единственный выход — это притвориться, что они об этом не знают!
Мужик саркастически расхохотался и долго дергался от смеха:
— Исполко-о-ом, скажешь тоже! Нет, в исполком я не пойду…
— А что ж ты собираешься делать?
— Еще посижу одну ночку
Старое наказание
Однажды в консерваторию пригнали солдат. Концерт долго не начинался. Солдаты стали бороться. Разводной побежал за пивом и бросил их без присмотра. Хрустальные старухи в париках, изъеденных молью, и полковники с завязанными зубами и в калошах — эти штатные посетители консерватории, смотрели на них как на вандалов и боялись, что они побьют бюсты Бетховена и Рахманинова. Живут они недалеко от консерватории. Летом копают огород на даче, а зимой ходят в консерваторию, чтобы абонемент не пропадал. Среди них замешался Либхабер, как здоровый среди сумасшедших. Он не может сказать, за что любит музыку, скорей всего за то, что живет ближе всех к консерватории. Из него вышел бы чинный переписчик, он верит всем одинаково: и Моцарту, и Хандошкину.
Прозвеневший звонок возвестил о начале концерта. Разгоряченные солдаты притихли и поправили ремни на тазовых костях. Московские обыватели стали заполнять зал и рассаживаться по местам, шепотом заимствуя печатную программку. Так в былые времена император Александр наказывал провинившихся солдат, заставляя их слушать «Руслана». Наказание вряд ли состоялось бы, если б не баня, закрытая на ремонт, у которой они высадились как десант.
Погасли огни, и концерт начался. Музыканты взмахнули смычками, и полились сладкие звуки. Дирижер, похожий на фальшивого льва, метался перед оркестром и рвал на себе воображаемую гриву. Музыка нисколько не страдала от этого, точный механизм ее не мог вывести из строя ни паршивый лев, ни беззубый тигр, ни сын Чтожтаковича. Исполняли симфонию Моцарта. Ворчали фаготы. Легкое дыхание флейт напоминало волнение груди юной гимназистки, несущейся по коридору в облаке пыли, освещенной солнцем, прямо в объятия начальницы.
Солдаты оторопели и уставились на сцену, как эскимосы, которым привезли кино. Гигантская люстра дремала впотьмах и тускло мерцала кристаллами льда. Вскоре солдатам сделалось скучно, и они начали покашливать. От нечего делать самый узколобый принялся выжигать увеличительным стеклом на плюшевой спинке кресла имя «девушки»…
Рядом расположилась пара с лишайными головами и играла в карманные шахматы. Игра у них не клеилась. Фигурки нужно была брать пинцетом. Пытаясь ухватить толстыми пальцами микроскопическое изваяние королевы, они заезжали на соседние клетки, и приходилось начинать все сначала. Эти шахматы они купили в бане, где среди мочалок, зажигалок и политани продавались шахматы величиной с табакерку. Резьба по слоновой кости у нас в почете и считается национальным промыслом самоедов, поставляющих нам поделки для подарков.
Одинаковые, с бритыми неровными затылками и узкими задами, они были обуты в короткие сапоги, пригодные для того, чтобы раздавить крысу буланого цвета, появившуюся однажды в буфете. Солдат погнался за крысой, как футболист за мячом, не зная, в чем себя проявить. Равно не щадя ни крысу, ни голубя, еще с древних времен он дерзнул ударить распятого Сына Человеческого копьем…
Концерт располагал к отдыху. Они сбросили ремни с начищенными бляхами и повесили их на стулья перед собой, вообразив, что они демобилизованные. Большинство варваров уснуло крепким сном, как на гипнотическом сеансе. Галерка в такой момент напоминала сцену из «Сказки о мертвой царевне». Моцарт загипнотизировал их, как дельфинов, плывущих за кораблем. Проснулись они от громких хлопков, когда прозвучал финальный аккорд.
Симфония показалась солдатам длинной, и они стали делиться мнениями:
— Сейчас бы туда гранатку!
Братья
Длинный коридор метро. Шесть часов вечера. В это время пожелать попасть в метро грех даже заклятому врагу. Толпа растеклась и заполнила каждую щель, как алебастр в формовке. Выдавливая кишки друг другу, текут, как на Страшный суд, безмолвно продвигаясь к эскалатору, и молчаливо хранят терпение, ибо осознают, что не избежать расплаты за плодовитость.