Дома у Такоты никого не было, им была предоставлена полная свобода. Стали готовиться к выпивке. Пока гигант вытирал со стола, ставил тяжелую пепельницу из чешского стекла, Иван Федорович смотрел в окно, наблюдал, как из церкви напротив выносили гробы.
— Как же вы тут живете, не надоело тебе каждый день смотреть на это?
— А я привык, с детства на побегушках у церковного старосты. А ты знаешь, кто был церковный староста? Мой отчим!
После того как гигант выставил две рюмки, остановился и стал думать, изо всех сил вспоминая что-то, и не мог вспомнить.
— Сальвараты! — напомнил Иван Федорович.
— Ах да! — хлопнул себя по лбу Такота и полез в холодильник за сальваратами. Выставив зад, как у кобеля, он долго рылся в недрах холодильника и нашел наконец крошечный кусочек копченой колбаски. С глупой улыбкой положил его на стол перед гостем и затих в ожидании эффекта.
— Так вот оно что! — рассмеялся Иван Федорович. — А я-то думал, что это какой-нибудь японский деликатес, вроде крабов или омаров… И много у тебя этого сервелата?
— Последний. Где ты раньше был? Все съели.
— Да-а-а… Если ты пить не бросишь — погибнешь.
Выпили по рюмке. Гигант стал заикаться и не мог выговорить ни одного слова.
— Ну скажи еще раз, как называется эта колбаса?
У Игоря потекли грязные слезы, он всхлипнул, почему-то вспомнил, как свои хотели его расстрелять…
— Об этом после, я уже несколько раз слышал это, наизусть знаю, ты лучше скажи мне, как называется эта колбаса?
— Забыл.
— Вспомни, соберись с мыслями, выпей еще рюмку, не спеши…
Такота выпил и обрадованно заулыбался.
— Ну, вспомнил?
— Сальвараты!
Первый урок
Отбывая мучительно долгий вечер в гостях, заезжий учитель решил научить хозяйского мальчишку шести лет писать буквы. В гостиницу учителя не пустили, и он попросился переночевать в первый попавшийся дом.
Видя, что мальчик слоняется без дела, гость взялся помочь ему преодолеть невежество. Родители темные, с интересом наблюдают. Отец, совсем дикий мужик, сел на корточки, закурил, свесил жилистые руки между колен и слушает. Мать робко встала поодаль, заложив руки за передник и сделав ноги вместе.
Учитель решил начать с самого простого и показывает букву «г». Рисует две расходящиеся палки и заставляет мальчика произнести название буквы. Затем прикрывает рукой нарисованное и велит ученику самому изобразить букву. Мальчик неохотно приступает к делу. Вихляется, ложится на стол животом и шаловливо смотрит на родителей, как на спасителей. Неровно ведет палку и делает отворот не в ту сторону.
— Игорь, смотри внимательно, постарайся запомнить, — раздражается учитель.
Игорь опять ведет отворот не в ту сторону.
— Игорек, слушай дядю. Что тебе говорят? Не торопись! — вмешивается отец.
— Коли не можешь запомнить, тогда срисовывай, — терпеливо начинает учитель все сначала.
Игорек надувает щеки от усердия, всматривается в букву и опять делает отворот не в ту сторону.
— Будь внимателен, а то сейчас сниму ремень, — сердится отец.
— Еще чего не хватало! — вступается мать.
Устав повторять одно и то же без конца, учитель видит, что толку не будет, и отступается:
— Ребенок-то слабоумный!
— Ничего, еще рано, — утешается отец. — Пойдет в школу — там всему научат!
— Это ты верно сказал: там всему научат! В школе этому не учат, там не будут возиться с буквой «г», там как начнут гнать — только успевай! Уж если в шесть лет он не понимает простых вещей, то тут уж ничем не поможешь.
Пока они говорили, Игорек удрал, уселся на полу в соседней комнате и стал катать машину, потрясая пол массивным «КрАЗом», в который он насажал оловянных солдатиков. Чтобы внушить отцу, что шесть лет — приличный возраст, учитель решил просветить его и рассказать о вундеркиндах.
— Ты слышал что-нибудь о Моцарте?
— Нет, — безразлично ответил отец.
— Тогда послушай, какие бывают дети в шесть лет.
Моцарт в шесть лет удивлял слушателей, играя на клавиатуре, накрытой платком, за что императрица Мария Антуанетта дарила ему золотые часы, а в девять запомнил с одного разу многоголосную мессу и записал ее по памяти. В Риме на страстной неделе юный музыкант посетил со своим отцом Леопольдом Моцартом Сикстинскую капеллу, где исполнялось большое многоголосное произведение Грегорио Аллегри «Мисерере». Это духовное сочинение, написанное для двух хоров, исполнялось два раза в году и являлось монополией собора св. Петра и Ватикана. Переписывать и распространять «Мисерере» не разрешалось. Моцарт, прослушавший произведение всего один раз, целиком записал его по памяти, не сделав ни единой ошибки.