Выбрать главу

Если на скрипке трели трудны, то на домре они фактически невыполнимы. Ее же трели оказались совершенно безупречными. Было совсем непонятно, как она выигрывала их, — они были абсолютно скрипичными! Улыбка, появлявшаяся на ее лице, служила барометром трудных мест: эта улыбка была тонкой смесью аскетизма с поэзией. В тех местах, где ожидалась трудность, она непринужденно улыбалась, как опытный артист. Но чаще на ее лицо набегала волна раздумья и душевной боли — признак сложной натуры и тонкого интеллекта. Что бы сказал, глядя на нее, Шопенгауэр, этот непримиримый противник женского пола?

Изумительная беглость пальцев, ловкость переходов в позиции, артикуляция были похожи на волшебное мастерство, напоминающее какую-то сложную систему, целую школу грации и скупой математики, таящей в себе невидимую мудрость, заставляли шевелиться волосы на голове и исторгали слезы восторга.

Вот она посмотрела на зрителя. У нее живые глаза, но она еще не знает, что личная жизнь ее загублена: талант преследует ее и ставит в особый ряд мучеников, обреченных на пожизненное одиночество. Взять хотя бы ее известность. Кто знает Тамару Вольскую? Музыкальному миру это имя ни о чем не говорит. Это оставшаяся в тени прорицательница, затертая огромными льдинами, какими являются мировые знаменитости. Ей никогда не улыбнется фортуна, эта жестокая женщина, не прощающая гению, что он без ее покровительства может достигнуть чести и славы.

Там, где на скрипке можно сыграть предельно быстро, она играла еще быстрее, превращая движение в моторное жужжание, где слух уже с трудом различает ноты. И это однообразное, казалось, потрынькиванье медиатором было настолько согласовано с левой рукой и самой музыкой, что доставляло величайшее наслаждение, будоражило кровь, — глаза только успевали следить за ее пальцами.

Аккордовая техника, эта гордость скрипичных возможностей, у нее предстала в новом свете. Это маленькая каденция, где фортепиано замолкает. И тут, уже избавившись от ига фортепиано, домра показала свои маленькие храмы. Они были какими-то несовершенными и тусклыми, словно покрыты жемчужным налетом, но пели как далекий голос Малибран, душа которой после смерти переселилась в скрипку супруга, великого Берио. Она четко ставила пальцы и энергично меняла аккорды, смело действуя локтем, что придавало им несравненную прелесть, так не похожую на возню на скрипке, которую не замечают за собой скрипачи, играя эти аккорды. Уле Буль сделал плоскую подставку, чтобы избавиться от этой возни и брать одновременно четыре звука.

После аккордов наступила цезура, в продолжение которой фортепиано обычно срывается затухающим каскадом, — и чародейка пустилась в пляс в знаменитой коде. Эта кода является знаменем, которое высоко поднимают хорошие скрипачи, показывая именно здесь свой уровень мастерства. Она запустила ее, как юлу. Тут дали кадр крупным планом — и не зря, нужно было показать работу пальцев. И вмиг стало ясным, что она многим обязана своим рукам. Ни один Ван Дейк не украшал так руки своих моделей, как природа украсила эти руки домристки: пальцы были сухие и нервные, костяшки их летали по грифу, как челнок на ткацком станке.

Когда они проделывали свою скупую и загадочную работу, брови артистки, участвовавшие в движении не меньше, чем пальцы, показали, что ее искусство — результат огромного труда, непонятного зевакам, которые ходят на концерт, чтобы отбить охоту у артиста к публичным выступлениям. Она приносит в жертву свое искусство этим зевакам и очищается таким образом от гордыни.

Руки ее, безусловно, благодарны и избавляют от доброй половины забот, столь обременяющих неудачников с плохими руками. Пальцы ее длинные и тонкие, с выточенными фалангами, кисть узкая, благородная. Ничто не мешает им двигаться: они самой природой созданы стремительно отскакивать от грифа и попадать на отдаленные интервалы, переноситься в новые позиции, как мангуста, пытающаяся ухватить юркую змею.

Казалось, она сыграла бы эту коду бесконечное число раз, ни разу не сбившись.

После выступления она держала речь, из которой мы узнали, что она окончила Свердловскую консерваторию и завоевала первенство на конкурсе народных инструментов.

С виду она слабое и жалкое существо с сибирским диалектом. Ее скромность, убогие ужимки и чуть теплящаяся жизнь в ней с особой откровенностью подчеркивают в ней дар божий, как это всегда наблюдается у людей с некрасивой внешностью. Глаза ее, страдальческие и одухотворенные, убедительно говорят, что ей место не на земле, а на небе. Согбенная фигурка с домрой, напоминающая кормящую мать, вызывает скорее жалость, чем восторг. Но сколько дьявольской силы в этой фигурке, сколько неожиданных трюков таится в ее умении!