Джузеппе Верди родился в деревне Ронколе. Довольно долго не учился, ухаживал за больной сестрой, помогал родителям по хозяйству и выполнял обязанности приказчика в лавке. Доходы отца были ничтожны. Семью не покидала нужда. Ребенка не баловали, он часто был предоставлен самому себе, что наложило отпечаток замкнутости и нелюдимости на его характер.
До слез трогает надпись на поломанном спинете, этом единственном инструменте, бывшем в распоряжении мальчика. Эту надпись сделал деревенский мастер, починивший маленькому Джузеппе его единственное достояние: «Я, Стефано Кавалетти, заново сделал эти молоточки и обтянул их кожей и также приделал педаль. Все это я сделал даром, видя хорошие способности, которые проявляет мальчик Джузеппе Верди, обучаясь игре на этом инструменте. Этого с меня довольно, 1821 год».
Тяжела была жизнь этого незадачливого итальянца, родившегося в мир семенем, брошенным на неблагодатную почву. Рано постигли его удары судьбы. Не успел он жениться на Маргерите Барецци, дочери своего учителя и наставника, как судьба отняла ее у молодого музыканта. В разгаре лета 1840 г. Маргерита погибла от острого воспаления мозга. Вот что Верди пишет об этом в своих воспоминаниях: «…надо мной разразились ужаснейшие удары судьбы. В апреле заболел мой малыш. Ни один доктор не мог найти причину болезни: ребенок, медленно угасая, скончался на руках обезумевшей матери. Спустя несколько дней заболела моя дочь и также умерла! Но и этого оказалось недостаточно. Заболела Маргерита, и из моей квартиры вынесли третий гроб… Я остался один, совсем один! Вся моя семья умерла!.. И в этом ужаснейшем душевном состоянии я должен был сочинять комическую оперу!»
Вынести эти удары в целомудренном возрасте было непосильно трудно: негде было взять мудрости и опыта, этих помощников в несчастье. И тут с удесятеренной силой формируется его непреклонный характер, кипучая страсть к творчеству толкает его на нечеловеческий подвиг. Он с головой уходит в сочинение оперы. Так появляется «Набукко», после которого слава маэстро становится на прочные колеса. Эта страсть выливается в бомбу, способную взорвать не только каменное сердце, но и оживить чурбана.
Замкнутость и горячность его натуры в расцвете сил необычайна. Об этих чертах характера свидетельствует исторический случай. Когда в салоне до него донеслись слухи о новом веянии Вагнера, он вспылил. Аккомпанируя Джузеппине Стреппони, блестящей примадонне, сделавшейся его женой, он, как требовательный художник, настаивал на многократном повторении, добиваясь качества исполнения. Взбешенная Стреппони не выдержала и воскликнула:
— Вам не нравится ваша музыка? Тогда поучитесь у Вагнера!
— Всюду Вагнер! — вскричал Верди. — Хватит с меня, пусть отныне пишет только Вагнер!
Разгневавшись, он схватил нотный лист с рояля, измял его и порвал в клочья. Решительным шагом вышел из гостиной, еще больше почернев с лица. Потом быстро отошел, но его долго пришлось уговаривать, чтобы он снова сел за рояль.
Другой случай свидетельствует о его отваге и бескорыстии. Когда Милан, осажденный австрияками, был в затруднительном положении, решено было ехать в Сант-Агату за Верди: нужно было спасать оккупированный город от незваных гостей. Верди, рискуя погибнуть под градом пуль, въехал в город на крестьянской телеге, стоя в ней во весь рост и натянув поводья. Долгожданный освободитель разогнал лошадей и, гремя по мостовой, выправил на площадь в огромной широкополой шляпе и крестьянском наряде. Популярность композитора спасла его, враги не рискнули стрелять в парламентера и опустили штыки. Когда защитник подъехал вплотную к стене вскинутых ружей, он ослабил вожжи. На лице его сияла добродушная улыбка и непреклонное желание добиться своего. Знает ли история случай, когда музыкант вмешивался в политику? Кто мог еще так жертвовать собой?
Когда произносится имя Верди, что-то светлое и теплое рождается в душе, как будто это имя пророка, учителя. Лаской и светозарностью согревает это имя уши. До нас довольно мало дошло его портретных изображений, с которых смотрит убеленный сединами старец с лукавыми глазами и добрыми чертами. Не верится, что этот старец смешался с землей, как все, недостойные его, которые даже не воскреснут. Он достоин другой участи, ему сужден иной путь, представляющий в глазах наших вечную загадку для ума, загадку, более страшную тем, что никто еще не избежал участи смертного.