Не столько замечателен, сколько печален тот факт, что у нас почти не существует литературы о Верди, как не существует литературы о Данте, Шекспире и Леонардо. А ведь помпезность эпохи, в которую расцвела итальянская опера, настолько колоритна и богата фактами для написания книг о нем, что можно было бы создать целую библиотеку из сочинений о его жизни.
Это говорит о скудости человеческого кругозора и полном пренебрежении судьбами лучших сынов. Сыны просто недоступны равнодушным неблагодарным потомкам и не могут заинтересовать их своим искусством. Потомкам более понятны второстепенные художники, более удачно отвечающие их вялым страстям, теплящимся как свеча. Посредственности недоступно горнило солнца. Ангелы доступнее архангелов.
Несмотря на то что Верди считается хрестоматийным композитором, его даже не проходят в наших музыкальных училищах! Так ли велика после этого вина Роллы? Спросите любого скрипача, занимающегося акробатикой на скрипке, достаточно ли он знает Верди?
Современная молодежь очень мало осведомлена о Верди вообще, всегда находятся такие знатоки, которые называют его музыку слащавой. У нас почему-то в школах и консерваториях принято уклоняться от прохождения «итальянщины». Доницетти, например, удостоился небывалой чести быть забытым и не упомянутым в каталоге итальянских композиторов. В середине шестидесятых годов вышла книга под названием «Сто опер», где Доницетти не упоминается вообще. В этом виноват Балакирев, не написавший ни одной мелодии, но дерзнувший поднять руку на святая святых. Зависть и рыбья кровь не допускает преклонения перед патриархами, которых взрастила родина Ромула и Рема. Заслуга кучкиста в том, что он проложил прочные рельсы, по которым катится поезд пропагандистов, напичкивающих учеников искусством своей родины, ставивших патриотизм выше красоты. Мы со своей культурой напоминаем китайцев с их самобытными нравами.
А куда девать Глинку и Чайковского? — возразят мне. А я отвечу: чтобы понять Глинку и Чайковского так, как они этого заслуживают, нужно сначала прожевать всю европейскую музыкальную культуру, без этой суровой школы до Глинки не добраться, ибо Глинка существует не для того, чтобы его слушать, а для того, чтобы жертвовать кровью, которую он выгребает из сердца обеими руками.
По крайней мере без итальянцев мировая музыкальная культура — как черепная коробка без мозга. Не найдется ни одного теоретика, который взялся бы отрицать родину изящных искусств, породившую не только Рафаэля и Паганини, но и Верди в первую очередь. Балакирев восстал против Верди не потому, что всевышний обошел его стороной, награждая музыкальным слухом, но из кипучей черной зависти к изобретателю мелодий.
Только настоящие артисты способны по достоинству оценить музыку Верди. По этой причине Верди непонятен холодноводным рыбам, несмотря на удивительную ясность формы и простоту изложения его языка. Это тот же Глинка. Уж не потому ли происходит тупое непонимание, что мир ощущений великого латинянина недоступен потомкам Роллы с умерщвленными сердцами? Они перед музыкой Верди похожи на муравьев, пытающихся разглядеть светило.
Каста Дива
Всяк, кто преданно служит искусству, у кого душа истерзана, кто отвергнут в этой жизни и носит терновый венец на сердце, должен посмотреть фильм, рассказывающий о жизни Беллини, под названием «Каста Дива».
За внешним блеском, роскошью, изысканной красотой и благородством человеческих чувств в этом фильме чудесным образом скрыта личная трагедия двух жертв, главных героев экранизации. Оба они были рано взяты на небо. Непорочность сердец не заставила их долго терпеть мучения и пребывать на грешной земле. Сначала вознеслась на небеса Лаура, потом он, превзошедший Петрарку большим снисхождением к нему милости божией. Петрарка еще долго обременял землю после смерти своей возлюбленной и воспевал ее. Беллини же после смерти Маддалены не захотел жить. Это в значительной мере проливает свет на реальность сюжета «Ромео и Джульетты» Шекспира и с еще большей силой возвеличивает талант его, неприятие которого наносит удар небывалой мощи Льву Толстому. Великий Бетховен питался только Шекспиром и Плутархом. Именно своей философией и лаконизмом описания пленяли героический дух добросердечного мизантропа произведения этих двух колоссов. Беллини делом доказал, что авторитет Шекспира не нуждается в опровержении.
Есть фильмы, от которых тянет в сон, потому что гипнотическая среда темного зала и бубнящая монотонность звука создают все условия для этого, есть фильмы, возбуждающие любопытство, и морфей бессилен загипнотизировать сидящего в темном зале послушника, которого затащила туда жена. Но есть фильмы захватывающие, воспламеняющие азарт: они сразу целиком берут в плен душу и тело и от начала до конца держат внимание в эмоциональном напряжении. Подобные фильмы просматриваются на одном дыхании, так сказать, на одном акценте возбуждения. К таким фильмам принадлежит работа итальянских кинематографистов, рассказывающая о жизни катанского Орфея.