Призыв папы на фоне эпидемии обернулся довольно неожиданным даже для него крестьянским крестовым походом. Папа рассчитывал на несколько тысяч рыцарей, а в поход внезапно отправились десятки тысяч крестьян и рыцарская беднота. Советский историк Заборов, впрочем, считал, что папа такой возможности опасался, пытаясь сдержать ненужное рвение тех, кто был бесполезен для дела:
Как бы то ни было, клермонская речь Урбана II возымела действие, значительно превзошедшее его собственные ожидания и в какой-то мере даже не вполне соответствовавшее интересам феодальных инициаторов крестового похода. О том, что возможность такого резонанса не исключена, догадывался, видимо, и сам папа, иначе он не стал бы увещевать слабых людей, не владеющих оружием, оставаться на месте: эти люди, говорил он, являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют скорее бремя, нежели приносят пользу. Удержать бедноту, однако, было невозможно[64].
С другой стороны, это могло быть продуманным лицемерием, если церковь таким образом планировала уничтожение в Европе «лишних ртов» и рыцарской голытьбы из младших сыновей феодалов, которые по закону о майорате порой не получали в наследство ничего, кроме коня и доспехов. Безземельные рыцари сбивались в банды и грабили купцов, что стало серьезной проблемой в Европе. Эти разбойники и составят большинство рыцарей-крестоносцев.
В любом случае, зажечь массы было в то время не сложно — папа сам был родом из Шампани и знал, какой эффект может вызывать «священный огонь». И этим эффектом был не только страх, не случайно в покровители больным был выбран именно св. Антоний, известный своими демоническими видениями.
Но управлять ситуацией, надо заметить, оказалось сложнее, чем папа рассчитывал:
Урбан считал, что крестоносное войско должно было состоять лишь из рыцарей и других боеспособных частей. Однако, по мере того как провозглашенная в Клермоне весть о походе на Восток распространялась по Западной Европе, все больше мужчин и женщин из всех социальных слоев населения принимали крест. Выражаясь современным нам языком, можно сказать, что Урбан потерял контроль над кадрами[65].
Первая волна крестоносцев пошла в свой безумный поход весной 1096 года, даже не дождавшись назначенного папой срока в августе. Сработал как непосредственный страх перед смертельной болезнью, так и галлюцинации от нее же, породившие тревожность и массовые видения, принимаемые за знамения. Даже автор классической «Истории крестовых походов» Ж.-Ф. Мишо, считающий, что «история средних веков не знает эпопеи более величественной», вынужден был заметить о первых крестоносцах: «В этом сборище одержимых не нашлось ни одного сколь либо разумного человека — никто из них всерьез не задумался над будущим, никто даже не удивился тому, что теперь так изумляет их потомков»[66].
При этом фактор страха перед эпидемией был отмечен еще современником первого крестового похода, немецким хронистом Эккехардом Аурским, который писал о страшной огненной болезни, поражавшей людей, и именно с этой болезнью связывал энтузиазм «похода бедноты». Сейчас это общее место у специалистов по истории крестовых походов: «Он [Эккехард] объяснял вовлеченность бедняков в первый крестовый поход следствием хаоса, эпидемии эрготизма, которая охватила Западную Европу, и экономического упадка»[67]. Но Заборов, хорошо знакомый с хрониками Эккехарда, эту связь практически упустил, только упомянув описание «страшной болезни, которая поразила и людей и скот» в контексте голода. То ли он считал, что марксистская доктрина требует более сосредоточиться на экономической составляющей, то ли решил (или ему подсказали), что не столь давние эпидемии эрготизма в СССР в контексте безумия и психозов могли вызвать у читателя ненужные ассоциации. Теперь же некоторые историки, например Дж. Филипс, упоминают и психическую составляющую отравления спорыньей:
Годы, приведшие к первому крестовому походу, включая 1095, были во Франции засушливыми, с бедными урожаями, голодом и вспышками эрготизма — болезнью от грибка на ржи, которая может вызывать безумие. Эккехард из Ауры описал эту ситуацию подробно и предположил, что такие условия много послужили тому, чтобы поощрить людей искать удачу в далеких странах в крестовом походе[68].
65
Riley-Smith, Jonathan. The Oxford History of the Crusades. Oxford University Press, 2002. p. 35.
67
Riley-Smith, Jonathan. The first crusaders, 1095–1131. Cambridge University Press, 1998. p. 16.
68
Phillips, Jonathan; Phillips, Jonathan P. The Second Crusade: extending the frontiers of Christendom. Yale University Press, 2007. p. 106.