Так что отмеченная Ле Гоффом связь характера питания, роли чуда и «своеобразия средневекового христианства» вовсе не случайна:
Появление на Западе спорыньи, частый голод и горячка, вызывающие конвульсии и галлюцинации[85], деятельность антонитов, рвение участников народного крестового похода — здесь целый комплекс, где средневековый мир предстает в тесном переплетении своих физических, экономических и социальных бед с самыми неистовыми и одновременно одухотворенными реакциями. Изучая характер питания и роль чуда в средневековой медицине и духовной жизни, мы каждый раз вновь обнаруживаем эти сплетения невзгод, необузданности и высоких порывов, из которых складывалось своеобразие средневекового христианства в глубине его народных слоев. Ибо средневековый мир, даже оставляя в стороне периоды чрезвычайных бедствий, был обречен в целом на множество болезней, которые объединяли физические несчастья с экономическими трудностями, а также с расстройствами психики и поведения[86].
Конец у «народных крестоносцев» был печальный. Множество их погибло на своем пути, а остальные были убиты сельджуками, кроме нескольких тысяч юношей и девушек, проданных в рабство на мусульманских базарах Малой Азии. «В этом деле погибла большая часть следовавших за Петром благородных людей: Готье Неимущий, Рено де Бресс, Фульшер Орлеанский и большое количество других. На двадцать пять тысяч пеших и пятьсот конных воинов, вышедших из лагеря, едва лишь один из них смог избегнуть смерти либо плена»[87].
За этим «едва лишь один» архиепископ Тирский скромно скрывает самого Петра Пустынника, который остался цел и невредим, благоразумно оказавшись во время резни в другом месте. Впрочем, в этом есть определенная логика — хронист Гвиберт Ножанский упоминает характерное отличие подстрекателя похода Петра от завлеченных его проповедями народных масс: «хлеба он не ел, или почти не ел, а питался вином и рыбою»[88]. Один раз, правда, дар святого Петра исчезать во время опасности даст сбой — год спустя в осажденной Антиохии пытающегося сбежать проповедника поймают сами крестоносцы.
Вторая волна крестоносцев, вышедшая в поход после хорошего урожая 1096 года, вела себя уже относительно более разумно. Закончив с местными еврейскими погромами, крестоносцы все же добрались до цели. А когда в 1099 году Иерусалим, наконец, оказался в руках воинов Христа, необходимость походов «для борьбы с неверными» стала далеко не очевидной, ибо пилигримы приносили более легкую прибыль, сами отдавая свои деньги в быстро организовавшиеся структуры вроде братства антонитов, ордена госпитальеров и, позже, тамплиеров, а продолжающиеся эпидемии эрготизма поддерживали движение паломников. Проповеди новых крестовых походов на восток и в Испанию успеха практически не имели, или имели локальное значение. Упадок туристической схемы наступал, когда урожай оказывался заражен мало. Эти периоды могли иногда затягиваться на пять-десять лет, но в такие годы и в крестовый поход зазвать сложнее. А в годы эпидемий — смысла в новых крестовых походах нет. Если не стоят более важные политические и экономические задачи, то лучше просто поддерживать стабильный бизнес и пропагандировать паломничество. Пилигримы выгодней, чем разорительные крестовые походы. В крестовом движении наступило определенное затишье, которое ведущие историки крестовых походов отмечают, но определить причину затрудняются:
Создается впечатление, что после завершения первого крестового похода энтузиазм в большей части Западной Европы поостыл… Из Лимузена, где проповедь первого крестового похода вызвал необычайный энтузиазм, в 1102–1146 годах не отправился ни один крестоносец. Нельзя, впрочем, сказать, что исчезло стремление посетить Гроб Господень — из этих мест в начале XII века в Иерусалим отправлялось много пилигримов, как будто старая традиция мирного паломничества одиннадцатого столетия вновь заявила о себе. То же происходило и в Шампани, еще одном центре вербовки участников первого крестового похода. Не сохранилось упоминания ни об одном шампаньском крестоносце в 1102–1146 годах, однако засвидетельствованы многочисленные случаи паломничества в Иерусалим. Среди многих именитых паломников мы видим графа Гуго Труаского, который провел в Иерусалиме четыре года с 1104 до 1108 и ездил туда опять в 1114 и 1125 годах, когда он сам вступил в орден тамплиеров. За тот же период не нашлось ни одного крестоносца в Провансе, ранее щедро снабдившего рыцарями крестовый поход в 1096 году, но было множество пилигримов в Иерусалим[89].
85
Здесь тоже небрежность перевода: не голод вызывает конвульсии, а именно «горячка», mal des ardents, т. е. правильно: «…голод и эрготизм, вызывающий конвульсии и галлюцинации…», см. там же или англ. перевод: «…famines, and ergotism which generated convulsions and hallucinations…» Goff, Jacques Le. Medieval civilization 400–1500, 1990. p. 239.
88
Ножанский, Гвиберт. Деяния бога через франков // История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887.