Вскоре исходный ужас изображенной на Изенхеймском алтаре болезни позабылся. Некоторые даже стали считать это произведение искусства связанным то ли с сифилисом, то ли с чумой. На этот момент указывали искусствоведы еще в середине прошлого века:
В Германии придерживались мнения, что Изенхеймский Алтарь работы Маттиаса Нитхардта, известного также как Грюневальд, был «алтарем чумы». Тем не менее, эта замечательная работа, несомненно, относится к другой эпидемии, огню св. Антония, бедствию, вызываемому грибком ржи и чреватому очень болезненными поражениями кожи, гангреной конечностей и неврологическими расстройствами[133].
Вообще говоря, если орден св. Антония, занимающийся больными, страдающими от огня св. Антония, заказывает алтарь с несколькими изображениями св. Антония, то странно искать здесь изображения какой-нибудь другой болезни (но при этом подобные попытки не прекращаются и сегодня[134]).
Одному из изображений св. Антония художником приданы портретные черты настоятеля монастыря Гвидо Гверси (его отдельный портрет Нитхардт тоже писал). Не был забыт и символ ордена св. Антония — свинья. Были также обнаружены в алтаре и необычные моменты. Изенхеймский алтарь по своей форме является створчатым, то есть алтарем-складнем. Когда все закрыто, слева у нас святой Себастьян, справа — святой Антоний, посредине — распятие с Христом, рядом Богородица, Иоанн Богослов, Мария Магдалина и Иоанн Креститель, снизу — положение во гроб. Всего у алтаря 6 створок, 4 из которых расписаны с обеих сторон; их поочередное раскрытие позволяло составлять три варианта алтарного изображения. В настоящее время створки в музее размещены раздельно и не раскрываются — для сохранности. Если же раскрывать панели, то можно увидеть разные интересные вещи.
Хотя врачи не могли обнаружить причину эрготизма примерно до 1600 года[135], люди жили в страхе перед его узнаваемыми признаками (конвульсиями и гангреной). Болезнь именовалась огнем св. Антония, и она была основным предметом заботы в больнице Изенхейма. Ампутация конечностей являлась частым следствием гангрены, и ученые отметили, что две раздвигаемые подвижные половины пределлы алтаря создают впечатление, как будто ноги Христа ампутированы. То же самое можно отметить и относительно двух главных внешних панелей. Из-за размещения вне центра креста, открытие левой панели «отрывает» одну руку от распятой фигуры[136].
Если открыть все створки, то на третьей развертке по краям возникают сцены из жития святого Антония: слева — встреча с пустынником, справа — «бесовские видения». Последнюю картину и Босх мог бы одобрить.
Но только это вовсе не «искушение святого Антония», как называется данная створка алтаря во всех энциклопедиях. Искусствоведы видят в этой картине лишь старую легенду об искушении св. Антония бесами и демонами, но никак не отображенные художником галлюцинации при отравлении спорыньей. Только специализирующаяся по северному ренессансу Андри Хайюм предположила, что яркие краски алтаря свидетельствуют о желании художника передать видения больных, и что эти «галлюцинации, конечно, трактовались в религиозном аспекте житий святых»[137]. На мой взгляд, более наглядно это стремление художника видно не только в ярких (и, кстати, преимущественно красных) цветах, а более в том, что вовсе не случайно по воле Нитхардта на переднем плане скорчилась фигура человека в красном колпаке (такие колпаки носили содержавшиеся в монастырском госпитале больные) в крайней стадии эрготизма, что подразумевает наличие у этого персонажа даже уже не столько галлюцинаций, сколько эрготинного психоза. Этой «лишней» деталью картина Нитхардта и отличается от многочисленных изображений данного сюжета, необыкновенно популярного в средневековом и ренессансном искусстве. Мне не попадались работы, авторы которых обратили бы внимание на достаточно очевидный момент: этот страдающий человек в левом нижнем углу никак не входит в легендарные «искушения Антония», он, в отличие от фантасмагории бесов, вполне реален. Сияющий Господь в небесах, к которому, как к последнему и единственному варианту спасения, обращен взор больного, вписан туда Нитхардтом именно в этом контексте. Пациент госпиталя — главное действующее лицо картины. Это именно его «искушения» изображены художником, это умирающий в своем последнем бреду видит сонмы бесов вместе со св. Антонием. Он «рисует» всю остальную часть картины в своем больном воображении. Таким образом Нитхардт не обошел вниманием и психические проявления болезни. Картина представляет нам типичные видения эрготика, рождающиеся при соответствующей установке, о которых художнику рассказывали монахи ордена, и которые описывали ему сами больные в Изенхеймском госпитале. А быть может, он и сам наблюдал нечто подобное.
133
Timken-Zinkann, Reinhard F. Some aspects of epidemics and German art about 1500 // Medical History, 1969, October; 13(4): 355–362.
134
Faure M. Issenheim’s altarpiece: does the disease depicted on the altarpiece correspond to ergotism? // Hist Sci Med, 2010, Oct-Dec; 44(4): pp. 383–388.
136
Kleiner, Fred S. Gardner’s Art Through the Ages The Western Perspective. 2009. p. 506.