Глава 9
Крокодилы и воз палок
Рожь, попорченная спорыньей, — больная рожь. Деревня, питающаяся такой рожью, заболевает поголовно — почти поголовно.
«Въ Россiи первая эпидемiя „злой корчи“ была въ Прибалтiйскомъ краѣ въ 1710 г. Слѣдующая въ 1722 г. въ Москвѣ и Нижегородской губ.: она преимущественно свирѣпствовала между крестьянами и возвратившимися изъ Персiи войсками. Изучалъ болѣзнь врачъ Gottlieb Schober, по повелѣнию Петра Вел.»[191], — вот все, что сообщает нам энциклопедия Брокгауза (1900 г.) о российских эпидемиях эрготизма до XIX века. Разумно ли считать, что в XVIII веке эпидемий произошло всего три, а за предыдущие столетия, когда о вреде спорыньи даже не знали, эпидемий вообще не было? Нет, даже в середине XIX века «Энциклопедический словарь» уже предполагал: «Въ числѣ многочисленныхъ эпидемiй, господствовавшихъ въ древней Россiи, преимущественно въ голодные годы, и описываемыхъ лѣтописями подъ общими названiями мора, чумы и т. д. вѣроятно были и эпидемiи эрготизма»[192].
Известный знаток истории медицины, земский врач Нежинского уезда С. Г. Ковнер еще в конце XIX века указывал на более ранние упоминания эпидемий эрготизма в летописях. Но на это не сразу обратили внимание. «В России с 1710 г. до 1909 г. зарегистрировано 24 крупных эпидемии эрготизма»[193] — утверждала Большая медицинская энциклопедия в 1936 году, молчаливо соглашаясь таким образом с 1710 годом (к слову, десятью годами раньше психиатр Осипов оценивал число эпидемий свыше 50[194]). Только в следующем 1937 году проф. Выясновский наконец напишет: «Первые сведения об эрготизме в России относятся к 1408 году, что отмечено, по свидетельству Ковнера, в Троицкой летописи»[195]. Действительно, описание мора в Троицкой летописи сомнений в эрготизме не вызывает, как и в его распространенности:
Того же лѣта (1408) бысть моръ на люди по многымъ странамъ, а болѣсть такова: первое разболится человѣкъ, и руцѣ и нозѣ прикорчить, и шею скривить, и зубы скрегчеть, и кости хрястять, и съставы въ немъ троскотаху; кричить, вопить; у иныхъ же и мысль измѣнится, и умъ отымется; иные одинъ день поболѣвше умираху, а иные полтора дни, а иные два дни; а иныхъ Богъ миловаше: поболѣвше 3 дни или 4, и паки здрави бываху. Сею же болѣстью умирали во волостехъ во Ржевскихъ, Волотьскыхъ, Можамскихъ, Дмитревскихъ, Звенигородскихъ, Персяславскыхъ, Володимерскихъ, Рязаньскихъ, Торускихъ, Юрьевскихъ, есть же индѣ и по Московьскимъ волостемъ[196].
Но эпидемии были и раньше, и позже. Кроме многочисленных невнятно описанных «моровых язв», которые трудно или просто невозможно идентифицировать, в летописях регулярно упоминаются эпидемии «злой корчи» под старыми, ныне практически позабытыми названиями. Хотя в XIX веке о них еще помнили. В 1842 году Шимкевич отмечал в своем «Корнеслове русского языка», что «Встарину вмѣсто корчь писали коркота (Арханг. Лѣт 100) и коркотная болѣзнь (ИГР V, пр. 222)»[197]. Это же можно прочитать и просто в словаре у Даля: «корчи — мн. корчь ж. болезнь судороги, спазмы, корча, встарь коркота». «Коркоты» и «коркотная болезнь» (у чувашей — «коркотка»), которыми полны летописи и жития — это те самые «злые корчи» от спорыньи. Но ясно стало это лишь позже, хотя все симптомы эрготизма были уже давно известны. Только в середине прошлого века эпидемиолог и историк медицины профессор Богоявленский укажет, что под коркотной болезнью «теперь следует видеть не что иное, как судорожную форму эрготизма, появлявшегося после длительного употребления хлеба, зараженного спорыньей»[198].
Более ранние отождествления, если такие и были, широко известны не стали. Хотя, казалось бы, и так понятно, о чем речь, когда мы читаем в Устюжской или других летописях: «И бысть на нихъ гнѣвъ Божiй и Пречистые Его Матери, и бысть на нихъ на пути коркота, начало имъ корчити руки и ноги, хребты имъ ломати, и мало ихъ прiидоша въ Новгородъ, и тамъ на нихъ слѣпота бысть»[199].
Часто встречающееся в житиях и летописях название «корчета», или «корчетная немощь» — это опять те же самые «злые корчи», что видно из описаний пандемии эрготизма в 1408–1409 годах. В Троицкой летописи под 1408 годом слов «коркота» и «корчета» не упоминается, но они есть в других описания этих событий. Об этой же эпидемии (уже со словом «корчета») можно прочитать, например, в сборнике житий вологодских святых: «В Ж. нашли отражение многие события русской истории XIV–XVII вв.: победа Димитрия Донского на Куликовом поле, болезнь „корчета“, распространившаяся на огромном пространстве от Москвы до Вологды (1409 г.)»[200]. «Русский времянник» сообщает об этой эпидемии более подробно: «Въ лето 6917 попущшу Богу за грѣхи наша прiиде на люди люто умертвiе корчета во властѣхъ Владимерскихъ и Юрьевскихъ и Димитровскихъ и Можайскихъ и Ржевскихъ и Рязанскихъ и Торусскихъ мало же и въ Московскихъ даже и до Вологды»[201]. А в других источниках та же эпидемия называется коркотой: «интересно отметить еще слово коркоты, употреблявшееся как название болезни: Того же лета моръ бысть на люди по многым сторонам коркотами в волостех Ржевскых, Можаискых… было же инде и в Московских волостех (237 под 1408 г.)»[202]. Еще одно название «злых корчей» — «корчуга»[203]. Употреблялись иногда и другие названия: «коркуша», «корчея», «скорчея»[204]. Михаил Чулков в «Сельском лечебнике» 1789 года называет болезнь «дергота» или «хлѣбенная Цирерина». Чулков приводит подробное описание симптомов отравления и склоняется к тому, что виновны рожки и незрелая рожь, хотя достоверно этого еще не знает. Судороги — это «хлѣбенное коверканiе», от которого в эпидемию в Киеве «иные жизни, иные цѣльныхъ частей тѣла лишились». Сумасшествие Чулков тоже упоминает[205].
191
Блаубергъ, М. Спорынья (Токсикологiя С.) / Энциклопедическiй словарь, том XXXI, ч. 1. С. Петербургъ: Ф. А. Брокгаузъ, И. А. Ефронъ, 1900. С. 302.
192
Энциклопедическiй словарь, составленный русскими учеными и литераторами, Т. 4. Санктпетербургъ: в типографiи И. И. Глазунова и Комп., 1862. С. 574.
195
Выясновский А. Ю. Эрготизм. Классификация форм, клиника и патологическая анатомия хронического эрготизма. Пермь: Издание Психоневрологического института, 1937. С. 6.
196
Карамзинъ Н. М. Примѣчанія къ исторіи государства россійскаго. Т. 4–6 /Изд. А. Смирдина. С. Петербургъ, 1852. С. 144.
197
Шимкевичъ Ѳ. С. Корнесловъ русскаго языка. Т. 1–2. С. Петербургъ: В типографіи Императорской академіи наук, 1842. С. 113.
199
Соловьевъ С. М. Исторiя Россiи с древнѣйшихъ временъ. Т. 4. М.: В Унив. тип. В. Грачева, 1871. С. 391.
200
Лихачев Д. С. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV–XVI в. Ч. 1: А — К. Институт русской литературы (Пушкинский дом), Л.: Наука, 1987. С. 261.
202
Ларин Б. А. Начальный этап формирования русского национального языка. Ленинградский государственный университет имени А. А. Жданова, 1961. С. 61.
203
Словарь русскаго языка. Томъ 10. Санктпетербургъ: Типографiя императорской Академiи Наукъ, 1913. С. 2277.
205
Чулковъ М. Д. Сельскiй лечебникъ, или Словарь врачеванiя болѣзней. М.: Тип. Пономарева, 1789. С. 629–632.