Исполин был ужасен. И они были одни против него. Двое уцелевших ангелов безнадежно от них отстали.
— Пора заканчивать, — сказал Иванов хрипло, трогая Элизара рукой за трепещущее крыло.
Ангел не мог говорить, он только сипел, показывая рукой на горло. Потом, осознав, что человек его не понимает, Ангел взял нож и, присев на корточки, принялся вычерчивать на льду слова, которые не мог произнести.
Александр снял с груди ладанку с изображением летучей мыши и достал предметы, которые могли уничтожить Князя Тьмы. Две монеты, два обола с век распятого Христа, которые, проплавив лед и соприкоснувшись с водой Коцита, должны были превратить место, где они находились, в действительный Ад, которого никогда бы не смог описать Данте.
— Юсталионис! — прочитал он написанное на льду Ангелом и пожал плечами: все правильно — око за око.
Наклонившись, он положил монеты на лед, и лед сразу же задымился, а монеты стали медленно, но заметно уходить в его ноздреватую зеленую плоть.
Люцифер открыл глаза. Боль и страдание были в его глазах, они медленно увлажнялись, набухали влагой. Взгляд Люцифера был непереносим — столько в нем было человеческой тоски и вместе с тем прощающего понимания, что Александр отвернулся. Двое уцелевших Ангелов уже подтянулись и теперь сидели рядом с вмороженной в лед фигурой, тяжело и надрывно дыша. Слеза катилась по темной щеке Люцифера, повисла на подбородке и тяжело рухнула на сидящих.
Короткий отчаянный крик послышался из поднявшегося облака пара.
Где-то наверху, в темном окне провала, многоголосо закричали бесы.
— Уходим! — крикнул Иванов, разрывая круги пара и пробиваясь к сидящему прямо на льду Элизару.
Тот покачал головой и сделал рукой жест — уходи один.
— А вот хрен из тебя великомученик получится, — зло прохрипел Иванов и наклонился, взваливая тело Ангела на свои плечи.
Сделав несколько шагов, он обернулся. Облако пара стояло над озером, и в дымных ползущих клубах его угадывалось шевеление и невнятное бормотание. Казалось, что обреченный на смерть исполин ползет следом за своими убийцами. Больше никого не было видно.
— Уходи один, — сказал Ангел. — Со мной ты не успеешь. Уходи…
«Черта с два! Десант своих не бросает!»
— Тяжела ты, птичка Божия! — усмехнулся Иванов, сгибаясь под тяжестью бессильного ангельского тела и понимая, что таким образом им далеко не уйти. Но бросить товарища было выше его сил. И дело было совсем не в вере и не в том, что надо было спасать товарища, просто они оставались вдвоем против этой дышащей, пронизывающей холодом равнины и без тяжести живой души у него на плечах Александр не сумел бы сделать лишнего шага, просто бы упал в первый попавшийся сугроб, оставив выбор Судьбе.
Но в ухо ему хрипло дышал Элизар, и Иванов продолжал идти, неизвестно для чего считая шаги.
А идти ещё предстояло целую Вечность…
20
На контрольно-пропускном пункте Валгаллы сидели скучающие херувимы и дежурный Ангел. Херувимы обрадовались появлению человека, они долго и придирчиво изучали его ветеранское удостоверение, передавая его друг другу из лап в лапы. Подпись в удостоверении произвела на всех впечатление, но ещё большее впечатление произвел внушительный орденский иконостас на его груди.
Утром во Граде, когда он начал злобно срывать награды со своей пятнистой формы, его удержала Зита.
— Погоди, — сказала она. — Еще рано. Это же твой пропуск куда угодно.
И даже едва проснувшись, она была обворожительна. Особенно сейчас, когда на ней ничего не было. Как оказалось, крылья ей совсем не мешали. Даже тогда, когда она лежала на спине, отдаваясь нежным рукам и губам Александра.
— Ты решил возвращаться? — поняла она.
Александр повесил форму, достал из шкафа тяжелые десантные башмаки и принялся одеваться.
— Начнем с Валгаллы, — сказал он. — Я думаю, там осталось ещё немало трезвомыслящих, которые придут в ярость, узнав, как нагло и бессовестно их обманули.
Архангел Зита помрачнела.
— Значит, ты увидишь ее? — спросила она и нервно засмеялась. — Вот уж никогда не думала, что буду способна на ревность. И кого я ревную! А главное — к кому! Дикость какая-то… Ты её по-прежнему любишь, Саша?