Послышался свистящий звук. Он все усиливался, постепенно заставляя вибрировать стоящие в периметре лагеря палатки. Звук бил по ушам, он подавлял, рождая в людях желание упасть на колени. Сергеев с трудом сдерживался от того, чтобы этому желанию поддаться.
Наконец белый огромный эллипс оторвался от поддерживающего его снизу грибообразного облака из газа и пыли, замер на мгновение во всем своем великолепии. Стало видно, что повисший в небе объект чем-то напоминает огромную полупрозрачную медузу.
В центре этой медузы появилось желтое свечение. Оно все разгоралось, приобретая ало-багровые оттенки, потом на полнеба полыхнуло зарево, заставившее всех, кто наблюдал за происходящим, прикрыть глаза. Когда наблюдатели их открыли, от Сферы над городом не осталось и следа. Застывшая в небе медуза тоже исчезла, только в районе железнодорожного вокзала, именуемого станцией Себряково, медленно оседала взвихренная пыль, и от того все казалось немного размытым, нерезким, нечетким, словно виделось происходящее через огромную слезу, висящую над провинциальным городом.
Некоторое время все молчали.
И только когда рисковый пилот вертолета повел свою машину прямо на город, в толпе послышались восклицания.
Но Сферы больше не существовало.
Дорога в город была открыта.
Генерал Сергеев опустил бинокль, задумчиво пожевал губами и, ни к кому особо не обращаясь, сказал:
— Вот теперь начнется самое сложное.
Именно в это же время подобную мысль, но в более доступной форме, высказал старший лейтенант милиции Кунжаков.
— Ну, мужики, похоже, космическая оккупация закончилась. Теперь начнется разбор полетов. Держите языки за зубами, иначе нас с вами крайними сделают.
Говоря это, Кунжаков невольно вспомнил о задержанном, которого они отпустили, и о его семье. Успели ли добраться до трассы? Едут ли они сейчас в свой Царицын или задержаны случайным патрулем на шоссе? Очень хотелось думать, что у этого самого Старикова все закончится благополучно. Девочка, на взгляд Кунжакова, уже вполне оклемалась, значит, в скором времени и жена отойдет.
Десантники оставили автоматы в машине и, спустившись к реке, умывались слегка остывшей за ночь, но все еще теплой водой.
Все было обыденным, словно не было никакой загадки, словно никогда не нависала над городом загадочная Сфера, и видно было, как по проселочной дороге, петляющей среди ветел и ивняка вдоль реки, трусят, возвращаясь в город, разномастные собаки и чинно ковыляют на своих перепончатых лапах раскормленные сельские гусаки.
О происходившем недавно напоминали лишь тишина, плывущая над землей, и медленно остывающая башня телецентра, вишнево светящаяся на холме.
— Интересно, — сказал Кунжаков. — Остался там кто-нибудь в живых? Если и остался, то им здорово не повезло, все они теперь попадут в долгий карантин.
Сержант плюнул досадливо.
— Чего ты о них беспокоишься? — удивился он. — Ты о себе беспокойся. Нам же их теперь и охранять.
А над Медведицей стояла тишина. Слышно было, как поют комары у прибрежных кустов, негромко переговариваются купающиеся десантники, и на середине реки гулко удалила, глуша глупых мальков, первая щука.
Часть вторая ЛАСКА
1. ЦАРИЦЫНСКАЯ ОБЛАСТЬ, ОКРЕСТНОСТИ РАЙОННОГО ЦЕНТРА МИХАЙЛОВКА,
Так оно всегда и бывает.
Генералы отправляются отдыхать, а рядовые гниют на позициях. Демократический централизм в действии. А чего Генералам в полевом лагере делать? Не война!
Больше всего в жизни старшему лейтенанту милиции Андрею Николаевичу Кунжакову хотелось сходить в баню. Чтобы парилка была хорошо прогрета, чтобы березовый веник в достаточной степени размочен. И чтобы после изнуряющей бани — обязательно двести грамм и свежий крепкий чай. Без пара и чая старший лейтенант бани не признавал. Только дураки берут пример с иностранцев и парятся в саунах, где и наддать-то пару невозможно, и дышится так, словно ты в цилиндре двигателя внутреннего сгорания сидишь. Баня должна быть такой, чтобы ты из нее вышел измочаленный, благостный, с красными от охаживания веником спиной и боками. И чтобы двести грамм. Обязательно двести грамм. И огурчик!