Стариков, чтобы не вызывать подозрения у толпящихся рядом с боевыми машинами солдат и ментов, свернул на дорогу к хутору, добросовестно отшагал по ней километра полтора и, убедившись, что находится вне поля зрения постов, юркнул в заросли кукурузы. Он великолепно понимал, что если его поймают, то в лучшем случае отправят назад. А могли и посадить в какой-нибудь фильтрационный лагерь для проверки личности. Оба варианта Дмитрию не подходили: и в том, и в другом случае он ничем не мог помочь жене и дочери. Поэтому он и крался по кукурузе. Вскоре выяснилось, что и это не самый безопасный путь. Дважды Старикову приходилось залегать в зарослях и ждать, когда уйдут по направлению к Михайловке боевые вертолеты. О «барракудах» он был наслышан, на них инфракрасные датчики стояли, реагирующие на тепло живого организма. Но Бог миловал — либо датчики эти у вертолетчиков не были включены, либо тепловое излучение тела Старикова не слишком отличалось от излучения какой-нибудь лисы, бродячей собаки или дикого лося, которые в последнее время излишне расплодились в этих местах.
Покружив над зарослями кукурузы, вертолеты с ревом уходили к Михайловскому мосту. Тут и дурак догадался бы, что именно там военными разбит лагерь и именно поэтому к мосту соваться было нечего.
Но Стариков не зря столько лет прожил в Михайловке. Ее окрестности он знал не хуже какого-нибудь старичка-краеведа и потому шел к реке значительно выше моста. Правда, ему предстояло пересечь московскую трассу, но Дмитрий полагал, что это не самое сложное. Как учили в армии — «слева по одному, короткими перебежками, вперед!». Посты обычно выставляются стационарные, передвижные патрули придерживаются определенного графика, и вычислить его будет не так уж и сложно — достаточно часок полежать в кукурузе и понаблюдать за дорогой.
Пару раз ему и в самом деле пришлось отлеживаться в зеленых зарослях. Солдаты, стоявшие в оцеплении, в попытках разнообразить и дополнить сухие пайки запасались початками уже вызревшей кукурузы.
Похоже, в Михайловке и в самом деле произошло что-то серьезное, уж больно много солдатни нагнали, да и боевые «барракуды», то и дело проносившиеся в небе, говорили сами за себя.
Еще в дороге Стариков слушал по приемнику последние известия. Все там было — от сообщений о покушении на короля Иордании до подробных рассказов о шестибалльном землетрясении в районе Южно-Сахалинска. А о том, что случилось в Михайловке, не было сказано ни слова. Но количество согнанных под Михайловку войск говорило само за себя. Стариков лежал в зарослях кукурузы, нервно грыз мучнисто-сладкие зерна, достигшие восковой спелости, и пил воду из предусмотрительно захваченной из города литровой бутылки «Аквастатики». Маршрут свой он продумал еще в Царицыне и теперь старался неукоснительно следовать ему.
У московской трассы Стариков особенно не задержался. Два бронетранспортера, рыча моторами, неторопливо прошли к развилке на Страхово, и Дмитрий рискнул перебежать дорогу без особой подготовки. Тем более что за дорогой желтели шляпками многочисленные подсолнухи. И правильно сделал. Оказавшись по ту сторону шоссе, он увидел, как колонна автомашин, направлявшаяся к Михайловке, остановилась неподалеку от его убежища, и из кузовов, затянутых брезентовыми тентами, посыпалась уставшая от долгой дороги солдатня. Послышался зычный голос: «Десять минут на оправку и перекур! Время пошло!» Услышав призыв незнакомого ему отца-командира, Стариков заторопился уйти подальше в подсолнухи. Не хотелось ему, чтобы после столь удачного броска через шоссе кто-то из оправляющихся солдатиков на него наткнулся. Кто знает, какие им даны указания в отношении случайных свидетелей. Как говаривал прапорщик Иван Жеребцов, «солдат — это ребенок с большим членом, и спички от него надо прятать, чтобы он казарму не спалил».
По левую руку Старикова располагался военный аэродром. Одно время заброшенный из-за расформирования части, которая там базировалась, сейчас этот аэродром был оживлен. Слышался свист прогреваемых двигателей, и на бетонке взлетной полосы серебрилось сразу несколько машин. Судя по размерам, это были не истребители.
Еще через час Дмитрий достиг реки. Медведица лениво катила свои мутные волны, а за рекой… Еще по пути к реке Стариков обратил внимание на странные отблески в небе. Теперь казалось, что над городом было нечто вроде огромного прозрачного купола, как иной раз показывали в фильмах о будущем. Стоит город на вечной мерзлоте под куполом. Тепло и мухи не кусают. Потому они, суки, и не кусают, что не водятся в районах вечной мерзлоты. А водится там летом гнус, который полностью отвечает своему названию.
Стариков снова попил воды, приглядываясь к зарослям ивняка над Медведицей. Зелени было слишком много, идти напрямик к реке опасно. Запросто можно нарваться на патруль. Впрочем, как раз напрямик Стариков и не собирался идти. Было одно местечко, знакомое ему еще с детства. В конце прошлого века трудолюбивые монахи местного монастыря проложили из монастыря подземный ход за Медведицу. Помнится, еще в детстве, когда пацаны вход в него обнаружили, Старикова поразили стены, обложенные красным кирпичом. Сколько же надо было сил и денег вбухать, чтобы монахи могли из своего монастыря тайком шастать к селяночкам?! Для чего еще подземный ход мог пригодиться, Стариков тогда и представить не мог.
А вот пригодился.
Тесный вход, облицованный полурассыпавшимся от времени кирпичом, таился в зарослях хмеля и дикого винограда. Вокруг были кусты дикого шиповника, поэтому только мальчишка или дурак мог туда полезть. Справа от зарослей шиповника стояла желтая милицейская машина, и двое мужиков в длинных семейных трусах купались в реке. Делали они это без обычных уханий, криков и шуточек. Сразу было ясно, что купание в реке командованием было запрещено, но уж больно солнце пекло, грех было этот запрет не нарушить.
Стариков не стал дожидаться, когда менты свое купание закончат. Свидание с ними в его планы не входило. Поэтому он прополз в заросли и нашел едва приметную тропиночку, свидетельствующую о том, что и нынешнее поколение михайловских пацанов росло такими же любознательным, как поколение самого Старикова.
Тропинка вывела на небольшой зеленый пятачок перед овалом входа, обложенного красным кирпичом. Слева от входа виднелись следы кострища, в котором лежали кирпичи и несколько пластиковых бутылок из-под газировки. Чуть дальше лежали какие-то тряпки.
Стариков сложил несколько кирпичей и немного посидел на них, переводя дух. Хорошо, что он не курил, иначе бы не удержался и закурил, а дым от сигареты чувствуется на расстоянии и может привлечь внимание милиционеров.
Отдохнувший от длительного и трудного пути Дмитрий Стариков подошел ко входу в подземелье и огляделся. Да, новое поколение пацанов, освоивших подземный ход, было куда более запасливым и расчетливым. В трещину в стене было воткнуто несколько факелов. Берется палка, обматывается старым тряпьем и смачивается керосином, а потом опускается в расплавленную смолу. Такой факел горит достаточно долго. Правда, чаду от него хватает, но ведь и Стариков не на прогулку собирался. А наличие факелов давало возможность поберечь батарейки прихваченного Стариковым фонарика.
Он похлопал по карманам. Зажигалка была на месте. Раскрыв сумку. Стариков достал набитый патронташ и ракетницу, переделанную знакомым ему умельцем с Жилгородка под патроны двенадцатого калибра. Худо-бедно, но теперь он был вооружен, и, как всякий вооруженный человек, Дмитрий сразу почувствовал себя увереннее. Зарядив ракетницу и сунув ее за пояс, Дмитрий положил в карман куртки фонарик и взял несколько факелов. Кирпичный ход, казавшийся в детстве широким и просторным, сейчас показался ему тесным. Из глубины хода пахло сыростью и тленом. Он зажег один факел, и пламя неровно высветило кирпичные стены, на которых белела какая-то плесень. Впереди, куда не доставал свет факела, сгущалась неприветливая тьма. Стариков вздохнул и двинулся вперед. Ход был длинным, более километра, и на пути встречалось несколько тупиковых ответвлений, которые монахам потребовались для каких-то тайных молений. В детстве Стариков с друзьями обследовали один из таких тупиков и обнаружили там камень, на котором отпечатались пальцы слишком ревностного священника, а на стене, там, где должна была висеть икона, светлел квадрат сухого кирпича в окружении копотных теней от горевших рядом с ней факелов.