— А почему не послать кого-либо из слуг? — с досадой спрашивает он, — Мне сестры Альтона все ноги отдавили в танце.
— Я не могу пустить слуг в наш ледник, — отвечаю я.
— Отчего?
Вздыхаю, но придвигаюсь ближе к Арнольду.
— Все эти люди — на самом деле мыши, — шепчу я ему.
Тот с непониманием смотрит вокруг, находит глазами одного из официантов, чешущего нос резкими движениями лапки (то есть руки) — и все — мне поверили.
Арнольд идет в ледник, а я краем глаза замечаю любопытную вещь.
Пока графиня Бретинская занята беседой с дамами из клуба леди, Амелия берет за руку юного Герберта и они исчезают за дверями бальной залы, ведущими в сад.
— Любопытно, — шепчу я сама себе, и, выждав немного времени, следую за ними.
На улице удивительно свежо и приятно после душной бальной залы.
Где-то далеко укает филин. Воздух наполнен ароматами осени: последние крокусы, спелые орехи, опадающие листья.
Вокруг тьма, но это мне на руку.
Я нахожу Амелию и Герберта возле качелей.
Моя падчерица сидит на них, слегка раскачиваясь. Герберт же стоит ко мне спиной, и о чем-то говорит, активно жестикулируя.
Мне приходится подойти чуть ближе и скрыться за стволом векового дуба, чтобы расслышать их.
— Я уже разослал все письма и получил утвердительные ответы. Комнаты сняты и билеты куплены. Думаю, через три дня — самое подходящее время.
— Три дня? — повторяет за ним Амелия, — Но я не могу так быстро! Мне нужно попрощаться, и объяснить все.
Герберт вздыхает.
— Ладно. Но максимум — это пять дней. У бабушки в это время будут гости, и она, с ее манией все контролировать, будет слишком занята тиранией слуг. Меня хватятся не сразу. Но затем — все внимание снова будет на меня. и тогда мы уже не сможем уехать.
Амелия вздыхает.
— Хорошо. Дай мне четыре дня, — говорит она.
Проходит несколько молчаливых минут. Амелия слегка ежится от холода. Герберт тут же снимает свой сюртук, и накидывает его девушке на плечи. При этом руки его чуть задерживаются на плечах Амелии, но она не говорит против ни слова, и лишь кладет свою ладонь поверх руки юноши.
Вот так Амелия! — проносится в моей голове, — Хитрюга!
Но не успеваю я обдумать свой дальнейший план действий, как шум и крики со стороны Хилсноу привлекают мое внимание.
Я мчусь туда, чтобы увидеть кошмарную картину.
Слуги, разносящие еду и напитки, один за другим, с громким хлопком, превращаются в мышей. Подносы, которые они несли, при этом падают и разбиваются. Вокруг инструментов оркестра уже вовсю бегают крысы. Цветы, украшающие дом, вянут с колоссальной скоростью, превращаясь почти в прах. Изящные закуски лопаются, словно мыльные пузыри, оказываясь простыми редькой, редисом и другими кореньями. Те из гостей, кто пил шампанское — спешно выплевывают его. Повсюду царит сумятица и паника. Амелия влетает в бальную залу ровно в тот момент, как клубничка, которую положила в рот графия Бретинская превращается в гигантскую морковь, ботва которой теперь торчит у графини изо рта.
Часы бьют последний аккорд полуночи. Хрустальная люстра, освещающая залу, вдруг превращается в огромную, золотую тыкву и… взрывается! Всех накрывает оранжевым и липким.
Золотые туфельки — единственное что фея дала Амелии — вдруг разбегаются сотней жучкой из-под ног девушки. Та теряет равновесие, почти падает, но ее подхватывает Герберт, тоже подбежавший на шум.
Воцаряется тишина. Все гости — грязные, и либо злы, либо все еще в шоке.
В залу входит Арнольд, несущий перед собой мой огромным трёхъярусный торт. Из-за его верхушки парень ничего не видит, и потому радостно произносит.
— С Днем Рождения, сестренка!!!!
После бала
Я сижу на улице. На ступенях парадной лестницы. Гости уже давно уехали, оставив нам свои проклятья. Но это меньшее из того, что меня волнует. Уже через два дня должен появиться Моноган, да и другие кредиторы начинают терять терпение. Мой план, как оказалось крайне глупый, был единственным нашим шансом.
Нам больше нечего продавать, и все, что можно заложить-уже заложено.
Заработать же на продаже кексов столько, чтобы покрыть графские долги, я не смогу и за десяток лет.