Выбрать главу

ЗЛАЯ ПАМЯТЬ ЖЕНЩИНЫ

(Из собрания Константина Сенаторского)
Альманах комической, фантасмагорической и мистификационной литературы
БОБОК
30-91

Заклятье на мече

(приведено по памяти Володей)
Великая мгла уворует след, А жизнь твою выпьет сон, — Но вечным останется мой завет, Единственный твой закон:
Лежи, не тронут ни смертью, ни ржой, Одно лишь в думах лелей: Голодную жажду крови чужой, И верность — крови моей.
Но, равного встретив, в последний раз Окончишь победой бой… Вот это и будет твой срок. — Твой час Уйти свободным в покой.

П. и С. Вахотиным, а также всем друзьям Обухова по Танаису

Если б великая скука не одолевала меня как раз в то время, когда в моем доме гостил странный человек Володя, — я был бы лишен счастья (?..) предложить неведомым друзьям еще одну историю из моей коллекции. Но, поскольку все сложилось не так, и я такое счастье имею, ничто не мешает мне поделиться им с другими.

Правда, когда я жаловался Володе на скучность жизни, я вовсе не требовал, чтобы он развлекал меня. Да еще такими историями. Но, однако, Володя — человек добросовестный — мои сетования на скуку отнес на свой счет и принялся веселить меня, как умел. А как это может уметь человек, изо дня в день (из ночи в ночь) видящий замысловатые кошмарные сны?..

И вот, в результате я записываю для любознательных соотечественников еще одну историю. Не знаю, насколько она придется по вкусу; ну, да это не моя история и извиняться я за нее не собираюсь. В случае необходимости пусть устыдится Володя, а если он не совсем врет (допускаю и такую возможность) — то иные реальности или нереальности российской действительности. А допускаю я такую возможность исходя из личного опыта: в жизни может быть все что угодно. За исключением только нормальных и естественных вещей. Потому что их нет и не бывает. Потому что умом Россию не понять.

* * *

Вечер проходил как всегда. Я, наконец-то найдя себе хоть какое-то спасение от скуки, сидел на кухне, у окна, и записывал некоторые Володины рассказы. Володя сидел за столом, склонившись над чашкой чая. Медленно жевал кусок пышки и сосредоточенно глядел в стол, сквозь стол или еще куда-то…

— Скорее всего, — подумалось мне, — оценивал с придирчивостью знатока приснившийся ночью кошмар. А может, грядущий планировал. — У меня иногда и такое подозрение возникало. Временами, словно бы забывая о своих раздумьях, и заодно — о недоеденной пышке, он тихонько напевал себе под нос «В покинутом доме остыл очаг…», и тогда я останавливал перо и прислушивался к песне. Странные чувства будила она во мне. Слышались голоса не минут, а веков; древние времена становились ближе своих и, куда ни взгляни, все, что попадало под взгляд, виделось словно впервые… Ясно и четко понимал я тогда, что звезды, глядящие в раскрытое окно, глядели сюда же, — еще до окна, еще до людей, — долго… долго… А до того — бессчетные времена блуждали рассеянным взглядом по черным просторам ночи… Что деревья, доплескивающие свою листву почти до подоконника, длинными корнями своими касаются заповедных нам глубин и пьют сказочные воды неведомого мира… В конце концов, мой дом, глупейшая городская пятиэтажка — кто знает, в землю каких веков впаяна пломба его фундамента?.. Ко всем, наверное, подкрадывалось порой понимание древности мира… Древности и загадочности… Вот такое понимание подходило ко мне, когда я слушал эту песню. Да еще и голос Володи, бормотавшего с полным ртом: «Колючи воды в ночных ключах, темны дороги во мглу…», — больше напоминал голос сказочного существа, поющего где-нибудь на камне над водой одно из старинных преданий своего народа, чем человеческий… И, если по рассеянности забыть, какой век идет, кухня могла бы оказаться чем угодно — пещерой, шалашом на берегу реки, сторожевой комнаткой в башне легендарного замка… Но Володя допевал и снова погружался в свои медитации, а я возвращался к листку бумаги.