Затем я обратила внимание на щеку. Не было заметно ничего необычного, но кровавый след от пальцев демона, казалось, навсегда отпечатался под кожей. Я яростно намыливала щеку, терла её мочалкой, словно пыталась отмыться от всего произошедшего, но ничего не помогало. Когда взгляд случайно упал на зеркало, я ужаснулась виду своей щеки. Красная и распухшая — теперь она горела вся. Два раза глубоко вдохнув, и выдохнув, я разжала сведенные судорогой пальцы, и мочалка выпала в раковину. Не страшно — жутко. Я медленно пошла в зал, и только сейчас заметила, что квартира перестала напоминать склеп. Не было ни паутины, ни жирного пепла, въевшегося в линолеум, все было так, как прежде. Будто бы ничего и не было. Не было Ника, Светки, ритуала, Падшего — ничего! По щекам покатились первые слезинки. Руками я лихорадочно ощупывала пол, стены, мебель — ничего! Мне показалось, что я схожу с ума. Что весь ужас прошедших дней мне просто приснился. Не может быть! А Лёша? Значит, и его тоже не было?
Под руку попался сотовый, и я отрешенно взглянула на экран. 53 пропущенных звонка от Лёши. Было. Не приснилось. Не схожу. Я опустилась на пол и всхлипнула, а потом и разрыдалась в голос.
Такой и нашел меня Лёша. Свернувшуюся в комочек, и плачущую. Как оказалось, я забыла запереть дверь. Он подошел ко мне, поднял с холодного пола и обнял. Я разразилась очередными рыданиями. Он терпеливо гладил меня по спутанным волосам и молчал. За это я была ему очень благодарна.
— Лис, тебя не было три дня, — прошептал он, когда я перестала трястись и всхлипывать. — Что случилось?
— Лёш, мне… это все ужасно… — я собиралась вновь было расплакаться, но парень сильно встряхнул меня.
— Алиса, что происходило эти три дня?
— Я пришла после похорон Ника… погас свет… я упала… катилась… больно… потом… там Падший… мы с ним… в общем… были. А потом Светка… Он убил её… — я шептала бессвязные слова, чувствуя, как руки Алексея сжимаются все крепче. Я ожидала, что он сейчас оттолкнет меня и уйдет, но он только горько прошептал мне на ухо:
— Бедная девочка… не бойся. Все прошло.
— Нет! — я резко отстранилась и безумными глазами посмотрела на Лёшу. — Ты не понимаешь! Мне осталась всего неделя… неделя!
— Почему?
— Потому что внутри меня демон! Осталась неделя. Я либо умираю, либо становлюсь ведьмой.
— Нет! — черты его лица отвердели, губы упрямо сжались. — Нет! Я не позволю!
— Ты? — я хрипло расхохоталась. — А что ты можешь? Что? Если твой Бог ничем не смог мне помочь, то что можешь сделать ты? Ты говорил, что Он никому не дает испытаний сверх меры. А мне? За что мне это?
— Чтобы ты уверилась в нем. Неужели то, что произошло с тобой, не приведет тебя к Нему? Он — есть любовь. Он прощает всех истинно раскаявшихся. Покайся, прими крещение, и все останется позади, будто страшный сон. Не будет Падшего, не будет демона внутри тебя.
— Тогда чем же твой Бог отличается от них? — все еще хохоча, я указала вниз. Внезапно во взгляде Лёши что-то изменилось, и он попытался перекрестить меня. Едва он занес руку, я зло зашипела, согнулась пополам, и закричала так, как не кричала никогда в жизни. Не было в моем вопле ничего ни женского, ни вообще человеческого. Рык потустороннего существа, переходящий в ультразвук. Все еще шипя, я медленно разогнулась. Резкая боль в животе сменилась легким щекотанием.
— Тише, тише… Я больше не буду… — Лёша медленно убрал руку, смотря мне в глаза.
— Я боюсь… — прошептала я тихо.
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе?
— Да… — я не сказала ему всего, что думала. Истерика прошла, я успокоилась и принялась хладнокровно обдумывать ситуацию. У меня было несколько выходов. Первое: не сопротивляться и стать ведьмой. Самый легкий из ныне существующих выходов. Второй: неожиданно уверовать, принять крещение и стать ревностной христианкой. Не выйдет. Потому что после всего случившегося я стала просто ненавидеть того, кого называли Богом. И третий выход: смерть. Самоубийство, или случайная смерть — выбор был разнообразен. Конечно, самоубийство было мне глубоко противно, но есть ли иной выход? Почему-то я была уверена, что Лёша не сможет мне помочь — все же он не священник, а просто семинарист. А в Церковь я войти не смогу — усилившееся щекотание в животе ясно дало мне понять. Значит, попытаемся найти свою смерть. Уж что-что, а вляпываться в разные истории я умею.
Занятая мрачными раздумьями, я не заметила, как Лёша перешел к активным действиям. Он сходил в прихожую, вытащил из сумки бутыль со святой водой, молитвенник и большое серебряное распятие. Увидев все эти вещи, я издала злобное шипение и попятилась.
— Тихо, тихо… — Лёша сложил вещи на пол. — Лис, тебя можно…ммм…привязать к кровати? — я хотела спросить, что он имел в виду, но что-то внутри меня среагировало иначе.
— Хочешшшшь меня? — я знала, что в моих глазах разгорелись искры. Я попыталась кивнуть. Не слушая протестующих воплей, он схватил меня в охапку и весьма умело привязал.
— Не первый раз занимаюсь изгнанием, — криво усмехнулся он. Затем он принес в спальню то, что достал из сумки, и принялся искать нужную страницу в молитвеннике. Я извивалась, и зло шипела.
— Отче наш… — при первых же словах Лёши меня согнуло дугой, и я вновь выдала тот жуткий вопль. Словно бы не замечая этого, семинарист продолжал читать. Я не знаю, сколько прошло времени, но когда он осенил меня крестным знамением и приложил распятие к животу, я выдала последний, разрушительный крик, от которого лопнула ваза, стоявшая на столе, и затихла. Лёша развязал меня, и устало присел рядом.
— Все? — требовательно спросил он у меня. Я неопределенно пожала плечами, избегая говорить на эту тему. Щекотка в животе не пропала. Демон все еще жил там.
— Лёш, — я встала, и осторожно провела пальцем по его щеке.
— Я же говорил, что не позволю Злу овладеть тобой, — поздно, Лёш, ох поздно… Я смотрела на красивый профиль, коснулась рукой каштановых волос, и сказала то, что должна была. Единственно-верную фразу:
— Уходи, Лёша.
— Ты и правда этого хочешь?
— Да, — я упорно отводила глаза, не желая смотреть на него. Не хочу видеть взгляд, полный боли и непонимания, растерянное лицо. Пусть лучше в моей памяти он сохранится торжествующим, уверенным… В прихожей хлопнула дверь. И вот тогда я дала выход накопившимся во мне эмоциям. Слезы текли прозрачными ручейками, было обидно, мерзко, плохо. Пусть лучше он думает, что я жестокая, самодовольная стерва, чем узнает, что я собираюсь сделать.
Я пошла на кухню, и взяла первый попавшийся нож. Холодильник хихикнул, и испуганно затих. Я внимательно посмотрела в зеркало, запечатлевая в памяти изменившиеся черты. Равнодушно отвернулась, и пошла в ванную. Наполнила её теплой водой, залезла внутрь прямо в одежде, и еще раз посмотрела на нож.
Это оказалось просто, гораздо проще, чем я ожидала. По длинному порезу на обеих руках. Вода тут же окрасилась кровью, а я сидела и смотрела на крохотные струйки, брызжущие из перерезанных вен. Перед глазами начали кружиться разноцветные пятна, в ушах раздался звон, а голова вдруг стала очень тяжелой.
Первое, что я увидела — было тяжелое багровое небо. На нем не было ни солнца, ни звезд — только все оттенки красного. Я осторожно поднялась на ноги, оглянулась — тяжелое небо, словно бы давило на безжизненную сухую землю. Унылый пейзаж разнообразили только камни разной величины. Переведя взгляд на свои руки, я увидела, как капли крови, падая на землю, превращались в камни. Вдали показалась человеческая фигура, она двигалась какими-то странными рывками, и уже через пару мгновений была рядом со мной. Это была Светка. На животе её расползалось огромное кровавое пятно, а в руках она держала черного, словно обожженного, уродливого ребенка. Лицо бывшей подруги исказила ярость.
— Ты… — прошипела она. — Сама пришшшла… Теперь не уйдешшшшь, — ребенок в её руках завозился, и издал мерзкий звук. Она тут же наклонилась, и проворковала: — Тихо, маленький, тихо. Вот выпьешь крови этой стервы, и выздоровеешь!