- Как ты можешь так говорить после всего, через что мы прошли? Ты же знаешь, я никогда не сбежал бы с поля боя или…
Валентин покачал головой, заставив его замолчать.
- О нет, я имею в виду не физически. Уж об этом-то мы с тобой позаботились, верно? Когда дело доходит до физического риска, то тут ты смелее некуда. Возможно, даже чересчур смелый?
- Не понимаю, о чём ты говоришь, - холодно сказал Роберт, боясь, что понимает всё слишком хорошо.
- Ты не боишься ни смерти, ни увечий, Роберт. Ты боишься себя и своей слабости. Тебе не хватает веры, не хватает верности, потому что ты не уверен в себе. И моя вина в том, что я ожидал большего. В конце концов, как можно ожидать, что ты будешь во что-то или в кого-то верить, если ты не веришь в себя?
Роберт почувствовал, что его видят насквозь, и ему это не понравилось.
- Когда-то я пытался научить тебя преодолевать страх и слабость, - сказал Валентин. – Теперь я понимаю, что это было ошибкой.
Роберт опустил голову, ожидая, что Валентин выгонит его из Круга. Лишит его друзей и обязанностей. Разрушит ему жизнь.
Какая ирония, что его худшие опасения сбываются из-за его собственной трусости.
Но Валентин удивил его:
- Я тут немного поразмыслил над этим, и у меня появилось к тебе предложение, - сказал он.
- Какое? – Роберт боялся надеяться.
- Сдайся, - сказал Валентин. – Брось свои попытки избавиться от трусости и сомнений. Перестань разжигать в себе непоколебимые чувства. Если в тебе нет уверенности, то почему бы просто не принять то, в чём уверен я?
- Я не понимаю.
- Вот мое предложение, - сказал Валентин. – Перестань так волноваться из-за того, уверен ты в чём-то или нет. Позволь мне быть уверенным за тебя. Положись на мою уверенность, на мои чувства. Позволь себе быть слабым и рассчитывай на меня, потому что мы оба знаем, что я могу быть сильным. Верь, что это правильно, потому что Я в это верю.
- Если бы всё было так просто, - сказал Роберт, поддавшись приступу тоски.
Валентин слегка удивился, словно Роберт признался ему, что не понимает элементарных вещей.
- Насколько это сложно, зависит только от тебя, - сказал он мягко. – И это может быть так просто, как тебе самому захочется.
***
Изабель поймала Саймона, когда он шёл с лекции.
- Девять вечера, комната Джона, - прошептала она ему на ухо.
- Что? – Казалось, будто она сообщает ему точное время и место его смерти (которая непременно наступит, если он начнёт представлять себе, что она может делать в спальне Джона Картрайта).
- Демоническое время. Ну, знаешь, на тот случай, если ты всё ещё собираешься обломать нам всё веселье. – Она нехорошо ему улыбнулась. – Или если решишь к нам присоединиться.
Она смотрела с вызовом, словно была уверена, что он не осмелится сделать ни то, ни другое. Это напомнило Саймону о том, что, хоть он и забыл всё об Изабель, она ничего не забыла о нём. По сути, она знала о нём больше, чем он сам о себе знал.
Теперь это не так, сказал он себе. Год в Академии, год учёбы и борьбы, год без кофеина – всё это изменило его. Должно было изменить.
Вопрос в том: кем он теперь стал?
***
Она назвала ему неправильное время.
Кто бы сомневался. К тому времени, как Саймон ворвался в комнату Джона Картрайта, они почти завершили ритуал.
- Вы не можете этого сделать, - сказал им Саймон. – Все вы, остановитесь и подумайте.
- Почему? – спросила Изабель. – Назови хоть одну стоящую причину. Убеди нас, Саймон.
Он был не силён в речах. И она об этом знала.
Саймон неожиданно разозлился. Это его школа и его друзья. Изабель нет никакого дела до того, что здесь происходит. Может, за её поведением ничего и не скрывается. Возможно, она именно такая, какой кажется на первый взгляд: легкомысленная особа, которая думает только о себе.
Что-то в нём воспротивилось подобной мысли, но он подавил это чувство. Дело было не в их отношениях. Он просто не мог этого допустить.
- Дело не только в том, что это против правил, - сказал Саймон. Как, спрашивается, объяснить людям настолько очевидные вещи? Это всё равно что убеждать кого-то, что один плюс один равняется двум: это просто неоспоримый факт. – Дело не в том, что вы можете вылететь отсюда или даже предстать перед Конклавом. Это неправильно. Кто-нибудь может пострадать.
- Кто-то всегда страдает, - заметил Джордж, печально потирая локоть, который Джули чуть не снесла ему палашом пару дней назад.
- Потому что только так можно научиться, – раздражённо сказал Саймон. – И это в лучшем случае. А это? Это полная противоположность необходимости. Такими Сумеречными охотниками вы хотите быть? Которые играют с силами тьмы, потому что думают, что могут с ними справиться? Вы что никогда не смотрели фильмов? Не читали комиксов? Именно так всё всегда и начинается – немного соблазна, чуть-чуть зла, а потом бац, и твой световой меч уже горит красным, а ты сам дышишь через большую чёрную маску и отрезаешь руку своему сыну просто из подлости.
Они смотрели на него, ничего не понимая.
- Ладно, проехали.
Это было просто смешно, Сумеречные охотники почти обо всём знали больше примитивных. Они знали больше о демонах, об оружии, о потоках силы и магии, сформировавших мир. Но они не понимали искушения. Они не понимали, как это просто – делать один маленький страшный шаг за другим, пока не покатишься по скользкой дорожке прямиком в ад. Dura lex – закон суров. Суров настолько, что Сумеречным охотникам приходилось притворяться идеальными. Саймон кое-что узнал из лекций Роберта о Круге. Когда Сумеречные охотники начинают опускаться – остановиться они уже не могут.
- Проблема в том, что это проигрышная ситуация. Или ваш дурацкий демон выйдет из-под контроля и закусит кучей студентов, или всё обойдётся, и вы решите, что в следующий раз можно призвать демона посерьёзнее. И вот тут вас и сожрут. Это определение вдвойне проигрышной ситуации.
- По-моему, это справедливое замечание, - сказала Джули.
- Да уж, он не такой тупой, каким кажется, - признал Джон.
Джордж кашлянул.
- Возможно…
- Может быть, мы наконец продолжим, - сказала Изабель. Она встряхнула своими шелковистыми чёрными волосами, хлопнула большими бездонными глазами и обворожительно улыбнулась – она словно наложила на присутствующих заклинание: все забыли про Саймона и занялись вызовом демона.
Здесь он сделал всё, что мог. Остался только один вариант.
Он рванул прочь.
***
1984 год
Майкл подождал неделю, прежде чем задать вопрос, которого боялся Роберт. Возможно, он ожидал, что Роберт сам поднимет эту тему. А может, пытался убедить себя, что ему не нужно знать правду, что он любит Роберта достаточно сильно, чтобы не тревожиться. Но видимо ему это так и не удалось.
- Пройдёмся? – спросил Майкл. Роберт согласился сделать последнюю прогулку по лесу Брослин, хотя надеялся держаться подальше от этого леса до следующего семестра. Может быть, хоть к тому времени воспоминания о том, что произошло, померкнут. Тени уже не будут казаться такими зловещими, а земля насквозь пропитанной кровью.
Всю неделю между ними творилось что-то странное, витало какое-то напряжённое затишье. Роберт никому не говорил о том, что они сделали с оборотнем, и обдумывал предложение Валентина, в котором тот предлагал быть совестью и стойкостью Роберта, ведь так было бы проще. А Майкл…
Ну, Роберт не смог бы сказать наверняка, о чём думал Майкл – о Валентине, об Элизе, о самом Роберте. Это и делало ситуацию такой странной. Они парабатаи; они две части одного целого. Роберту не нужно было гадать, о чём думает Майкл. Раньше он всегда об этом точно знал.