Тревога не покидала ее до следующего дня, когда она повезла Чезаре в школу. Погода резко изменилась, и на землю обрушился ледяной ливень, будто стояла не осень, а конец зимы. Когда под градом капель они пересекали мост через По, Итала сбавила скорость, чтобы посмотреть на реку. Вода поднялась и покрыла гектары деревьев и лугов. Тело Кристины нашли под третьим столбом слева, рядом с которым находилась первая секция нового железнодорожного виадука. Участок оставался огороженным в течение месяца, прежде чем строители подали запрос о возобновлении работ. Если там и было что-то, что могло дать какие-то ответы, теперь это место покрывали песок и бетон.
Итала направилась в Кастельветро, где Чезаре жил с ее свекровью Мариэллой. Эта коммуна находилась в шести с лишним километрах от Кремоны, на таком же расстоянии от границы региона, и в ней росли такие же деревья и стояли такие же низкие дома тех же цветов, но в то же время все было иначе. Здесь ели другие блюда, говорили с более резким акцентом, который действовал Итале на нервы, и местные, как правило, в большей степени проявляли экспансивность. Итала предпочитала высокомерие кремонцев, их тихое пьянство.
Чезаре проснулся, только когда школа оказалась в двух минутах езды.
– Мама, ты злишься? – робко спросил он.
– Ну что ты, я никогда не злюсь.
– Кроме как на бабушку.
Итала не стала озвучивать того, что думала.
– У бабушки специфический характер.
– Она говорит, что стала нервной с тех пор, как умер папа. Потому что он был ее единственным сыном.
Итала воспользовалась красным светофором, чтобы взглянуть на сына, и натянуто улыбнулась:
– Это огорчает не только ее.
– Ты никогда об этом не говоришь.
– Мне так легче. Это большое несчастье.
Чезаре пожал плечами:
– Почему мне нельзя жить с тобой?
У Италы сжалось сердце.
– Ты же знаешь, что мама постоянно работает. А бабушка может за тобой присмотреть.
– А почему ты не можешь жить с нами?
– Мы это уже обсуждали, помнишь? – Итала попыталась сменить тему. – Как бы то ни было, я просто задумалась.
– О чем?
– О работе. У меня есть обязанности, которые мне не очень нравятся. Там, где я родилась, говорят: «Дятел долбит в голове». Знаешь такую птицу, которая клюет стволы деревьев?
– Понятно, – ответил Чезаре. – У меня тоже так бывает.
– Тебя что-то беспокоит?
Чезаре покачал головой.
– Как по-твоему, я смогу стать полицейским, когда вырасту?
– Разве ты не хотел стать врачом? – удивилась Итала.
– Полицейским врачом?
– Чече, ты не расстроишься, если я кое-что тебе скажу?
– Не знаю.
– Я очень надеюсь, что ты передумаешь.
– Почему?
– Солнышко, существуют профессии получше. У моих родителей не было денег, чтобы дать мне образование, но ты можешь стать тем, кем захочешь. Не спеши с выбором.
Итала высадила его перед школой, и Чезаре обнял ее так, будто был уверен, что никогда больше ее не увидит. Она резко тронула машину с места, чтобы избавиться от гнева и печали, которые испытывала всякий раз, когда приходилось расставаться с сыном. Чтобы прогнать невеселые мысли, она остановилась у первого же таксофона и позвонила в штаб карабинеров, прежде чем вернуться в Кремону и показаться на службе.
Итала подписала пару рапортов, полюбезничала с комиссаром, который всегда относился к ней так, будто поражался, почему он видит ее без метлы в руке («Не была бы хоть такой страхолюдиной…» – однажды сказал он о ней), а затем ее отвел в сторонку Отто. Это был один из ее самых доверенных людей. Звали его не Отто, но он носил это прозвище из-за длинных закрученных усов, как у персонажа комиксов, который, как и он, ностальгировал по Муссолини.
– Слышала про бронефургон?
– Нет. Я была занята. Какой фургон?
– Инкассаторский. Его заблокировали перед Болоньей – подожгли ряд машин, а потом напали с автоматами Калашникова и ручными гранатами и увезли семьсот миллионов наличными и золотом.
– Ничего себе.
– Охота за сокровищами уже началась. Посмотрим, не найдется ли трепач, который что-то знает. Хотелось бы приехать первым.