— Батюшка… — застонала она и, поднявшись, села, обхватив обеими руками коленки. — Что ж это за мука така мученская на мою голову… за что?..
«А ты, дура, мужу-то не сказывай!» — вспомнила она вдруг его слова.
— Как же мне не сказать-то, — зашептала она про себя, точно обращаясь к кому-то, тут же находящемуся, — как же мне не сказать-то? Кабы я по охоте, ну, знамо дело, нешто сказала бы?.. Муж, чай, он мне… законный… закон приявши, не по-собачьи жить… Попу на духу все одно пришлось бы каяться… Нешто думано это?.. Нешто я притчинна?..
«А ты, дура, мужу-то не сказывай! — опять как-то насмешливо и потихоньку шепнул ей в уши голос. — Надоел, чай»…
Агафья опять застонала и начала креститься, шепча про себя молитвы, какие знала, и силясь отогнать неотступную, где-то далеко, далеко спрятавшуюся «греховную», как она думала, мысль: «Не сказывать бы мужу, то и все бы было по-старому»…
Мысль эта и насмешливый голос, повторявший все одно и то же: «А ты, дура, мужу-то не сказывай», неотступно мучили ее, и она, как бы оправдываясь перед ними, приводила всякие доказательства тому, что она не могла поступить иначе, а должна была сказать.
Но от этих доказательств ей не делалось легче и, как она ни уверяла себя в том, что сделала хорошо, сказав мужу, далеко спрятавшаяся мысль твердила ей совсем другое.
— Ну, твори бог волю свою пославшую, — прошептала она, измучившись от дум, и легла, прикрывшись с головой дерюжиной…
XII
На дворе, похлопав сперва крыльями, громко, с хрипотой в голосе несколько раз подряд прокричал петух, выговаривая: «Вот тебе и ра-а-а-з! Вот тебе и ра-а-а-з!..»
Агафья встала, отворила дверь и, пустив его, снова легла. И снова тревожные мысли и какой-то непонятно мучительный страх, предчувствие какое-то какой-то беды наполняли ее душу.
Она опять легла навзничь и опять напряженно слушала, боясь и ожидая чего-то…
Храп, доносившийся с печки, вдруг сразу затих, послышалась какая-то возня… затрещала лежавшая там лучина… послышался долгий зевок…
— Проснулся! — вся похолодев, прошептала Агафья и замерла, слушая…
— Тьфу ты! — раздалось с печи и послышался плевок в стену. — Во-о-т… а-а-а! Фу-у-у, ты!.. тьфу!..
— Голову, знать, больно, — прошептала Агафья, — натрескался… кабы не э_т_о дело, я б его знала, как похмелить… А теперича его власть… И где это он денег на вино взял?..
— Испить! — раздалось с печи. — Испить дай!.. Смерть моя… тьфу!..
— Сичас! — торопливо перекрестившись и вскакивая, крикнула Агафья, — сичас дам!..
Она бросилась за перегородку к печке, где на скамейке стояли ведра, зачерпнула в кружку воды и подала ему.
— На, батюшка… Где ты тут?.. На, испей!
— Здесь я… давай!..
Она нащупала в потемках его протянутую с печи руку и сунула в нее кружку.
— Испей на… испей на доброе на здоровье!..
Левон, жадно глотая, сразу выпил все и сказал:
— Смерть!.. Горит все!..
— Давно не пил… от этого, — ласково сказала она.
Он промолчал. Она стояла около приступки, не зная, что делать — отходить ли или нет… вся насторожившись, чего-то ожидая.
Он тоже молчал. Он слышал, что она стоит тут, около, рядом, и тоже ждал.
— Левон, — наконец, не вытерпев больше напряженного молчания, тихонько окликнула она его и еще больше испугалась и вся похолодела.
— Ну-у-у! — сейчас же так же тихо отозвался он.
— Про-про-сти, Христа ради! — прошептала она прерывающимся голосом и заплакала. — Убей меня, возьми… ничем эдак-то… Не притчинна я!… Нешто я виновата?..
Он молчал. У него болела голова, было горько во рту, горело внутри и какая-то нестерпимая тоска, как камень, легла на сердце…
— Иди сюды! — сказал он вдруг как-то неожиданно для самого себя.
Она вся встрепенулась, обрадовалась, точно выпущенная из клетки птица, и торопливо влезла к нему на печку.
— Где ты тутатко? — тихо, ласково, задыхаясь от волнения, спросила она. — Не видать в потемках-то!..
Она обняла его левой рукой и, вся похолодев от какогото сладкого Пробежавшего по всему ее телу чувства, молча прижалась к нему…
Он тоже вздрогнул и, то же самое сладкое чувство, как и ее, охватило его.
— Левон, батюшка… родной ты мой! — шептала она.
— Спирька-то спит? — тихо спросил он.
— Спит.
— Что он… как? Как ушел-то я, а?.. Ты-то, а?..
Он оттолкнул ее от себя и, ткнувшись вниз ничком, затявкал, как щенок, жалобно и вместе необыкновенно страшно.
Агафья вся затрепетала, услышав его плач-тявканье, и поспешно, не помня себя, соскочила с печи, ткнулась на пол рядом со Спирькой, укрылась с головой и замерла, боясь дышать, боясь шевельнуться, слушая, как с печи несется все усиливающееся жуткое тявканье…