«Сколько тебе лет, Эрик?»
«Четырнадцать. Четырнадцать с половиной».
Директор сидел молча, уткнув взгляд в поверхность письменного стола, и тёр рукою лоб. Для Эрика осталось тайной, что он думал или чувствовал.
«Ага, — продолжил он спустя немного, — я полагаю, что для начала ты должен извиниться перед учителем Торсоном. Потому что, я думаю, ты уважаешь своего учителя?»
«Нет, директор, не уважаю».
Директор поднял глаза. Он изменился в лице, и жилки на висках, казалось, набухли. Но его голос всё ещё оставался спокойным, когда он продолжил:
«Либо ты возьмёшь свои слова назад, либо объяснишься как следует. И берегись, если у тебя не найдётся приличных аргументов».
«Я предпочитаю объясниться. Говорить об уважении к „учителю“ бессмысленно, потому что это только звание. Стало быть, речь идёт об уважении к человеку, носящему это звание, а в данном случае оно у меня отсутствует. Учитель Торсон считает, что может вколотить в каждого из нас свою дисциплину при помощи линеек и указок. Это не метод обучения музыке. Если он извинится передо мной, я смогу извиниться перед ним, но не иначе».
Директор буквально взвился. Забегав по кабинету, он был великолепен в гневе своем, метал громы и молнии, подобно Зевсу. Из потока обвинений Эрик понял только, что четырнадцатилетний мальчишка вроде него, неспособный заработать себе даже на сладости, не имеет права говорить об уважении или неуважении.
В разгар монолога директор повернулся к Козлу и произнес нечто, и, когда смущённый преподаватель, крадучись, обходными путями, покинул театр военных действий, буря разыгралась с новой силой. Правду говоря, Эрик так и не вник в содержание ора, поскольку сосредоточился на том, чтобы стоять с максимальным спокойствием, не раскачиваясь, не сводя с исполнителя широко открытых глаз, упаси бог, не хихикнуть нервно и так далее. В конце концов, ураган сменился бризом и далее штилем. Громовержец же, прекратив наматывать круги по территории кабинета, отвалился в начальственное кресло.
«Ну, — сказал он и потёр лоб. — Тебе таки будет снижена оценка по поведению. И я хотел бы предупредить: не попадайся ко мне по аналогичной причине ещё раз, понятно?»
«Да, директор, понятно».
«Тогда можешь идти, негодный мальчишка».
«Спасибо и до свиданья, директор».
Когда Эрик взялся за ручку двери, он вдруг услышал:
«Да, вот что еще… Раз уж ты свое получил, то знай, что обладаешь также и хорошими качествами. Наверное, от Бога. У тебя явный талант оратора, и ты смелый. Сохрани это и не порти себе жизнь. Всё, можешь идти».
Но директор, по мнению Эрика, сильно ошибался. Разве, например, «талант оратора» — дар Божий? Нет, это просто один из многих способов защиты. Да и о смелости, наверное, стоит говорить, когда человек идёт балансируя по коньку школьной крыши на высоте 25 метров. И разве можно назвать смелой атакующую мышь, загнанную котом в угол? Все это просто самооборона.
Легче было разобраться с уважением к учителям. Козёл дрался и получал ад у себя на уроках. Учитель физики и математики Окунь распускал руки, и Эрик превращал его часы в хаос. До тех пор, пока Окунь не пришёл к радикальному решению: начинать урок словами «Добрый день, мальчики! Все садитесь, а Эрик выйди в коридор!» И совсем иное дело Торт, учитель истории. Щуплый доцент на пенсии превращал класс в поле битвы или место действия различных авантюристов. Он мог с указкой вместо меча («короткого римского меча»), по-сле того как указка «в пылу битвы» ломалась им через колено, или линейкой вместо щита запрыгнуть на кафедру, показывая, как македонская фаланга шла в атаку. Это когда Александр Великий завоёвывал мир. Торту и в голову не пришло бы как-то физически наказать мальчика, тем более ударить. Ученик, додумавшийся сорвать его урок, получил бы трёпку от товарищей уже на ближайшей перемене.
Или учительница английского языка Анна. Ей-то вроде не на что было рассчитывать перед двадцати пятью парнями, большинству из которых она уступала в росте. Маленькая дама с сумочкой и маской на лице в те дни, когда она боялась стать разносчиком заразы. Но не приведи Бог, если во время ее монологов вдруг слышался чей-то шепоток. Тогда она прерывала изложение материала и переключалась на необходимость уважения к знаниям и работе. Вроде бы обычная тематика, но искренность и серьезность действовали на учеников почти гипнотически. И, признать должно, класс принимал ее доводы. Или учитель биологии и географии Борец Ивар (он на самом деле боролся в молодости), никогда не поднимавший руку на кого-либо из мальчиков. Его предметы изучались с интересом, даже удовольствием. Чего не скажешь о преподавательнице шведского языка, прозванной Малышка. Та имела привычку таскать за волосы или дёргать за ухо при неверном ответе на её идиотские вопросы о пунктуации.