— Нет, не забыл, хорошо бы эту тему продолжить.
— А ты где?
— На Сретенке, рядом со «Спортивной книгой».
— Молодец, серьезно за дело взялся.
В трубке послышался голос Женьки.
— Что у вас там? — поинтересовался Ельцов.
— Кричит, чтобы ты приезжал к нам обедать. Но мы поступим иначе. Ты «Яму» знаешь?
— А то.
Кто из центровых жителей Москвы не знал знаменитый пивной бар на углу Пушкинской улицы и Столешникова, называемый в просторечии «Ямой»?
— Так вот, тебе от Сретенки пешком минут двадцать. Давай встретимся у входа через полчаса.
Хотя рабочий день в столице еще набирал силу, у «Ямы» стояла длинная очередь. На перилах, огораживающих вход, сидели два парня с испитыми лицами и на виду у всех распивали портвейн. Нравы здесь были просты и незатейливы. Народ из очереди поглядывал на них с явным неодобрением.
«Яма» была не просто баром. Не просто общепитовской точкой, куда можно было забежать накоротке выпить пару кружек дрянного пива, поесть мелких, как тараканы, креветок, распить из-под полы прихваченную бутылку. В бар этот ледяной ветер эпохи, словно осенние листья, нес всех, кто попал под его беспощадную силу. Оседали здесь неудачники, те, у кого не сложились жизнь, карьера, творчество. Здесь не ценили титулы и заслуги. Другая человеческая мерка была у завсегдатаев бара. Здесь ценились товарищество, храбрость, широта. Качества, сильно подзабытые в государстве развитого социализма. «Яма» была клубом, приютом, местом, где люди становились на душевный ремонт. Пестрый был здесь контингент, неоднородный: сбытчики наркоты, воры, фарцовщики, черные антиквары и золотишники.
Юрий бывал здесь пару раз. Заскакивал с ребятами с кинохроники выпить на бегу пивка, заесть его безвкусными сосисками, по цвету походившими на отрубленные пальцы трупа. И не более того. Люди того круга, куда он попал, в такие места не ходили. Пиво пили в престижном баре Дома журналистов или в пивном ресторане «Валдай» на Новом Арбате. В том круге были свои понятия о респектабельности.
Игорь Анохин подошел ровно в назначенное время, он вообще был человеком пунктуальным. Ельцов с удовольствием оглядел его. Весенний был Игорь: голубые брюки, невесомые мокасины, фирменная куртка.
— Что, дружище, — улыбнулся Игорь, — начал трудовую жизнь?
— Сегодня отработал утренние занятия со своей группой.
— Не забыл, как переносить тяжесть тела в удар?
— Вспомнил. Мне теперь многое придется вспоминать.
— Слушай сюда, как говорит первый секретарь МГК мсье Гришин, я тебе, прежде чем мы пойдем в бар, расскажу кое-что. Только давай отойдем отсюда. Пошли в скверик, там посидим, покурим, поговорим.
Свободную лавочку они нашли как раз напротив памятника Ленину. Сели. Закурили. Помолчали.
— Вот какое дело, Юрик, — начал Игорь, — я в «Яме» человек авторитетный, все центровые меня знают, и я со всеми знаком. В «Яме» бываю часто, люблю с ребятами посидеть. Тянет меня туда. Народ в нашей «ямской» компании надежный и добрый. Мы всех постоянных посетителей знаем. А тут появился новый человек. Я смотрю — лицо знакомое. Витька Кретов. Я с ним в областной ментовке работал. Как тебе известно, я был опером угрозыска в Балашихинской милиции, а он в райотделе в Реутово старшим опером. Квасил он по-черному. Стакан рядом не ставь.
Я ушел в газету; что он делал дальше — я без понятия. Да и не были мы с ним близкими приятелями, поганенький человечек. И вдруг встречаемся в «Яме». Он, оказывается, до майора дослужился. Работал в Москве, но из органов вылетел. Пошел сторожем во вневедомственную охрану. Сутки дежурит, двое свободен… Ты погоди, Юрик, не перебивай. Ну, коль мой знакомец, его ребята в свою компанию приняли.
— В какую компанию? — спросил Ельцов.
— В «Яме» есть группа людей, завсегдатаев, у которых в этом баре незыблемый авторитет. Парни отличные, жизнью траченые, но дружные, спаянные, свои ребята. Витька этот оказался не жмотом, к нему стали относиться по-доброму. Как-то выпили мы сильно. Не помню, как уж это получилось, но мы с ним одни на «даче» оказались.
— Где?
— На «даче», так двор называется за меховым ателье в Столешниковом. Деревья там, скамеечка, тишина. Ну вот, мы на этой «даче» портвешком лакировали. Витька раскис и начал мне рассказывать, что бывший наш начальник розыска района, ушедший в министерство, полковник Болдырев, взял его в специальную группу. Служили они в разных подразделениях, Витька во Фрунзенском райотделе обретался, но по приказу Болдырева выполнял спецзадания. У них у всех были министерские ксивы.
И так мы пьем, плавленым сырком закусываем, а он мне все байки рассказывает. Только вдруг слышу — он твою фамилию назвал. Я начал наводящие вопросы задавать. Он мне всю историю твоего ареста — и как он тебя допрашивал, и как в Бутырку вез — рассказал.
Я тогда его пугать не стал, боялся, что он закроется. Думаю, подожду. Вышел на ребят из Фрунзенского райотдела. Они мне и рассказали, что действительно, он у них только числился, а сам по линии министерства работал. А вылетел за то, что на обыске у какого-то ювелира сунул в карман немного денег и пару безделушек, тысяч по семь каждая. Уж не знаю, как это определили, но вылетел он из партии, из органов и разжалован. Вот что я хотел тебе рассказать. — Игорь ловко бросил окурок в урну.
— Смотри, попал, — засмеялся Ельцов.
— Нет, дружище, это ты попал. Ты же хочешь эту историю поднять?
— А то.
— Можешь начинать оперативную разработку. Пошли, узник собственной совести.
Ну вот, и наступил момент, о котором долгими лагерными ночами думал Ельцов. Время расчета наступило. Теперь по-умному все делать надо. Он помнил этого Кретова. Мордастого, наглого, укравшего при личном обыске его часы «Омега» и зажигалку «Ронсон». Помнил, как он водил горящей сигаретой у его лица.
Все помнил, как тот ударил его ногой, когда они выходили из машины. А почему не ударить, если у задержанного руки за спиной наручниками скованы?
Юра потом видел много ментов и вертухаев, но такой суки, как Кретов, не встречал.
Ну что ж, надо выбить из Кретова все, что он знает.
— Слушай, Игорь, у тебя диктофон с собой? — спросил он.
— Естественно.
— Пошли в «Яму».
Попасть в этот странный пивной бар обычному человеку было нелегко. Сначала в очереди помаяться приходилось. Но завсегдатаи шли другим путем. Игорь вел Ельцова секретным фарватером. Они вошли в арку и попали в грязный, заваленный ящиками двор. Подошли к обшарпанной двери, ведущей в подвал, открыли ее. Их встретил странный, комбинированный запах прокисшего пива, несвежей пищи и табачного перегара.
Игорь уверенно прошел мимо кухни, каких-то ящиков, и они очутились в гудящем от голосов зале.
— А вот и наши, — сказал Игорь, — пошли.
За столом, уставленным пивными кружками и стаканами, сидела компания молодых мужиков. Одного из них Ельцов узнал сразу же, это был актер Валька Голубев. Лицо его примелькалось в детективных фильмах. Он чаще всего играл бандитов, внешность располагала именно к таким ролям.
— Ребята, привет, — поднял руку Анохин, — рекомендую вам Юру Ельцова, моего друга. Журналиста классного, а теперь тренера по боксу.
Стол молчал.
— А вот и прописка, — засмеялся Игорь и вынул из кейса две бутылки пшеничной водки.
— Садись, Юрик, — поднялся из-за стола оплывший человек с испитым лицом. — Не узнаешь?
— Славка, ты? — спросил, узнавая, Юра.
— Я, Елец, я.
Славка Сафронов, олимпийский чемпион по боксу. Юра слышал, что он начал сильно пить, но чтобы так…
— Осуждаешь, — усмехнулся стариковским беззубым ртом Славка.
— За что, Славик? Жизнь и меня поломала.
— Садись, Юрок, — Славка подвинулся, — вот и ты к нам пришел.
— Хватит, наливайте, — прогудел Валька Голубев, — потом разберемся, что к чему.
Он махнул рукой, и к столу подбежал официант по кличке «Микадо».
Все вопросительно посмотрели на Ельцова.
— Пива всем, рыбы соленой, что горячее есть?