Голос принадлежал Казье – значит, он был на борту. Все в порядке, подумала Маккензи, сегодня и впрямь выдался удачный вечерок.
– Вы напрасно веселитесь, Казье. Бьюсь об заклад, ваше настроение испортится, как только вы узнаете, сколько артиллеристов и гранатометчиков держат вас на прицеле, – проговорил Фортуна. – Идите на посадку и не вздумайте выкинуть какую-нибудь глупость. За вами следят повсюду – от берега до берега.
– Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь из твоих парней случайно нажал на гашетку, Расс, – сказал Казье. – Окажи любезность, попроси их опустить оружие. Я решил сдаться. Почему бы американскому правосудию не проявить ко мне некоторое снисхождение?
– Ничего, пусть мои ребята помогут вам привыкнуть к новой обстановке, – ответил Фортуна. – С этой минуты вы всю жизнь будете видеть направленные на вас стволы. А теперь выходите из эфира и делайте, что вам приказано. Учтите, аэродром оцеплен, и в случае чего мы воспользуемся свободой действий, которую нам предоставили для вашего задержания. Либо вы сдаетесь, либо мы отправляем вас на тот свет.
– Что ж, заранее радуюсь нашей встрече, mon ami, – Казье засмеялся.
До взлетно-посадочной полосы оставалось меньше двух миль, Маккензи решила сопровождать L-600 во время захода на посадку, держась слева и немного позади, чтобы при необходимости пустить в дело двадцатимиллиметровую пушку и ракеты. Получив сигнал с командного пункта, она могла одним залпом вывести из строя левый двигатель транспортника и таким образом заставить его приземлиться к югу от летного поля, не подвергая опасности население городка Ранчо-Кордова, находившегося на севере. Она не знала точного местоположения истребителя Винсенти, но полагала, что тот держит в поле зрения оба самолета, чтобы в случае чего немедленно прийти ей на выручку, взять на себя преследование или нажать на гашетки.
– Казье, вам пора заходить на посадку, – снова радировал Фортуна. – Снижайте скорость. Если мы услышим, что ваши двигатели прибавляют обороты, это будет сигналом открыть огонь.
– Я понял, Расс, – передал Казье.
Затем переключил микрофон на бортовую связь.
– Аист, сколько осталось?
– Одна миля, сэр.
Казье нажал кнопку электропривода, и грузовые створы в борту отсека начали открываться. Верхняя половина поднялась через несколько секунд; чтобы опустить нижнюю, снабженную гидравлическими поршня ми, потребовалось значительно больше времени.
– Встаньте-ка вон у той тележки, мистер Крулл, – Казье зловеще ухмыльнулся. – Вам предстоит важная задача – вовремя отцепить крайнюю стропу.
Не успел Крулл подойти к тележке, как двигатели взревели на полную мощность.
– Готовься! – крикнул Казье. Он снова переключил канал радиосвязи и заорал в микрофон:
– Рассел, дружок, закрой глаза и протяни руки, сейчас ты получишь большой сюрприз!
И, сорвав с головы микрофон с наушниками, схватился за рычаг выгрузки контейнеров.
В то же мгновение самолет резко накренился и пошел вверх. Корхонен действовал безукоризненно. Выглянув в грузовой люк, бельгиец увидел множество полицейских машин, скопившихся впереди, на пересечении главной взлетно-посадочной полосы и широкой рулежной дорожки аэродрома.
– Давай! – закричал Казье. – Отцепляй! Крулл потянул на себя защелку, но ничего не произошло – ее заклинило. Он напрягся, покраснев от натуги, но, зажатая между дном тележки и накренившимся полом грузового отсека, защелка все равно не поддавалась.
– Командир, ничего не получается! – сдавленным голосом прокричал Крулл.
Казье уже мчался на подмогу – в его руке сверкнул нож с выкидным лезвием. Пробежав по наклонной поверхности, он с ходу перепрыгнул через тележку и одним взмахом перерезал оставшуюся стропу. Тележку не пришлось даже подталкивать: прокатившись по роликам, вмонтированным в пол, она быстро набрала скорость, вылетела в отверстие грузового люка и исчезла из виду.
Маккензи уже собиралась вернуться на базу Фресно и принимать поздравления по поводу удачного завершения операции, как вдруг весь мир полетел вверх тормашками.
Когда до земли оставалось всего несколько футов, L-600 резко повернул вправо, прямо на полицейские автомобили и машины аэродромного обслуживания, выстроившиеся в линию на севере взлетно-посадочной полосы. Этот маневр застал ее врасплох – следуя за L-600 по нисходящей траектории, Линда смотрела то на приборную панель, то на южную сторону бетонной дорожки аэродрома. Она сразу дернула рычаг управления вправо, но истребитель тут же клюнул носом, завалившись на крыло, и ей пришлось увеличить подачу топлива до восьмидесяти процентов. Следующим шагом нужно было снова взять транспортник в прицел, однако при ее скорости и угле атаки это было невозможно. К счастью, L-600 начал набирать высоту и вскоре самостоятельно выполз на линию огня, очутившись прямо напротив ее ракетных установок.
– Земля, я “Фокстрот Ромео”, готов к атаке. Цель уходит – следует ли мне открывать огонь?
– Линда, это я, Эл, – раздался в наушниках встревоженный голос. – Отваливай влево!
Она слышала крик своего напарника, но не могла опустить глаза, чтобы переключить диапазоны: до L-600 оставалось не больше трехсот ярдов. Правда, у нее мелькнула мысль, что Винсенти не предупреждал, а приказывал убираться подобру-поздорову от опасного места. Тем не менее, она предпочла остаться у левого крыла транспортника.
– Цель у меня в прицеле, – произнесла она в микрофон. – Земля, жду ваших указаний. Следует ли мне атаковать? Земля, ответьте...
Краем глаза Маккензи уловила отблеск яркой вспышки, озарившей правое крыло истребителя, но та сверкнула где-то у самой земли, и Линда подумала, что это был отсвет полицейской мигалки или вспышки какого-нибудь фотографа.
Затем она увидела столб огня вокруг ее истребителя, услышала какой-то громоподобный треск и почувствовала, как что-то с чудовищной силой ударило в фюзеляж F-16.
Тринадцать гранат, уложенных между ящиками со “стингерами”, разорвались еще до того, как грузовая тележка достигла земли, что увеличило радиус разрушений. Цепная реакция, вызванная сработавшими запалами, была молниеносной – осколки гранат пробили топливные баки с содержащимся в них сжиженным газом, воспламенили топливные компоненты и взрывчатые вещества. Некоторые ракеты взорвались сразу, у других сначала пришли в действие двигатели, отчего раскаленные добела части оболочки посыпались на машины и ближние здания аэродрома. Когда остатки тележки рухнули на землю, на месте ее падения поднялся фонтан пламени, во все стороны разбрасывавший огненные брызги и неразорвавшиеся, боеголовки. Казалось, у ракет вдруг появились глаза или заработала система самонаведения – каждая попадала в какую-нибудь машину или строение.
– Ох, дьявол... – только и мог выдохнуть Джефферсон Джонс, вместе с Казье наблюдавший за происходящим внизу.
Сверху все это напоминало огромный фейерверк с множеством пиротехнических эффектов – мощные взрывы следовали друг за другом, чередуясь с более мелкими и оставляя после себя клубы багрового пламени, бушевавшего на половине летного поля.
– Вот это да!.. Волшебное зрелище, – пробормотал Казье. – Невероятно... абсолютно невероятно.
Когда L-600 взял курс на восток и стал набирать высоту, Крулл подошел к щитку с рубильником и начал закрывать створы грузового люка.
Казье потупился, облокотившись на вторую тележку. Затем поднял глаза на третий штабель ящиков – единственный, содержавший настоящуювзрывчатку.
– Двигай вторую тележку к грузовому трапу, – надевая наушники и устанавливая микрофон, приказал он Круллу. – И помоги мне придвинуть к ней третью. Эти ящики я приберегу для цели, которую будут помнить еще очень долго.
Он нажал кнопку бортовой связи.
– Аист, делай все, как я сказал. Скоро я сменю тебя за штурвалом.
Сигнал “АВАРИЙН. ОСТ. ДВИГ.” палевой верхней панели зажегся одновременно с лампочкой “ДАВЛЕНИЕ ГИДР./МАСЛО”, расположенной справа. Нижняя панель, казалось, была целиком освещена предупреждающими индикаторами “ЭЛЕКТР. СИСТ.”, “ТЕМП. ТОПЛ.”, “ПОСТ./ПЕР. ТОК” и прочими, горевшими как будто для того, чтобы во всей красе показать приборы, стрелки которых остановились далеко за красными отметками.