Глава 3. Часть 1. "Гулу"
Все вокруг кружилось. Тьма мешалась со светом, черное с белым и со всеми цветами радуги попеременно. Киллиан постепенно приходил в сознание, ощущая какофонию чувств и эмоции. Самым странным в его нынешнем состоянии была та невероятная легкость, которую он уже давно не ощущал отходя ото сна. Быть может, он умер, и его душа, необремененная теперь углеродной оберткой, несется куда — то вдаль в пределы недоступные живущим? Быть может, ему стоит открыть глаза и увидеть святого Петра, ждущего его у ворот рая, ну или что — то похуже, если не повезет…
Киллиан осторожно открыл глаза. Мутный псевдопластик, встретивший его когда — то первым на борту Вергилия, и в этот раз не давал разглядеть потолок медблока полуразумного (ну или полностью разумного, если Айзек недоговаривал) корабля. Стоило юноше изменить положение тела, как саркофаг медкапсулы распахнул свое лоно, дав свету ослепить мемора. Тьма Лабиринта приучила глаза Сивара к другому уровню освещения….
"Лабиринт", — мелькнуло в голове. Это слово воплотилось в его памяти огромным человеком — быком, который вскрывал его, еще живого, как апельсин, и вытягивал окровавленные потроха — дольки наружу. Он просто не мог выжить, не мог остаться цел… Киллиан ощупал живот. Ровная кожа, лишенная каких бы то ни было рубцов, заставила его усомниться в правдивости своей памяти. Отвлекли Сивара от созерцания целости и невредимости собственного организма голоса, доносившиеся из — за пределов медблока. Чуть прислушавшись, он различил знакомые тембры Вергилия и Айзека. Человек и корабль о чем — то спорили. Киллиан слез с невысокого постамента медкапсулы и натянул на себя комбинезон, аккуратно уложенный рядом со спасительной усыпальницей. Черная ткань превратила его в некую «пиратскую» копию Эпоса — чахлая фигура топазца не шла ни в какое сравнение с мышечным каркасом Айзека. Любимая одежда Райберга шла далеко не всем. Сивар подошел к стене, где висело обозначение умывальника и прислонился к нему рукой. Псевдопластик поменял свой «природный» серый окрас, став зеркальным, и изверг из своего чрева раковину, с неторопливо бьющим вверх фонтанчиком. Холодная вода приятно обожгла лицо. Он смотрел на свое отражение и не узнавал его.
Прямой и правильный нос, широкие скулы, каштановые волосы с легкой рыжиной и тонкая линия чуть пробивающихся усов — все было на месте, все было его до последней клеточки, до последнего волоска, но вот глаза… Из зеркала на Киллиана смотрели глаза, которые никак не могли принадлежать недавнему курсанту. Через две ореховые призмы на Сивара смотрел совсем другой человек, совсем не тот, которым был он до начала их "Одиссеи". Юношеский блеск грядущих открытий в глазах мемора постепенно уступал место холодному цинизму обитателя человеческого космоса.
"Дурак, поверил флегийцу! — Корило Сивара отражение. — Никому, никогда больше…"
Киллиан отвернулся и стал гнать прочь от себя эти мысли.
"Неужели никому и никогда больше нельзя верить? Нужно стрелять, а потом спрашивать? Как там говорилось? Стреляй, а бог разберется, — Киллиан провел еще влажными руками по лицу и вновь посмотрел в зеркало. — Кому собирался служить? Родине? Вот она — смотри. Бог уже давно со всеми здесь разобрался, оставив нам такую жизнь. Если и был когда — то у нас рай, мы его давно потеряли."
Киллиан отпрянул от зеркала, будто это могло спрятать его от самого себя. Из всего его естества сочилась тьма. Тьма, стремившаяся захватить его сознание, чтобы защитить сердце юноши, сковать его коконом цинизма, закрыть от острых копий разочарования в человечестве, которые стремились растерзать в нем веру в людей.
— Юный помощник капитана не внял моим намекам? — Голос Вергилия раздался над раковиной. Сивар лишь озадачено поднял голову, наконец — то отбросив мрачные мысли.
— Неужели вы думали, что перегородки космического корабля способны пропускать звуковые волны, и вы самостоятельно смогли бы услышать наш с Айзеком диалог?
Киллиан лишь безразлично пожал плечами.
— Ох уж мне эти хомо сапиенс, — заговорил сам с собой корабль, — не понимают тонкостей и предпочитают лобовые атаки…Так, о чем это я? Юноша, мне очень нужна ваша помощь в споре с этим непреклонным чурбаном… капитаном, в смысле. Я уверен ваш юношеский азарт, жажда приключений вкупе с моими доводами смогут его переубедить.
— Да что случилось — то?
— Видите ли, молодой человек, слоило нам покинуть Ласт и достичь области безопасных гиперпереходов, как я уловил сигнал, исходящий с орбиты соседней планеты. Неизвестный корабль запрашивает всю возможную помощь. А так как вблизи единственной обитаемой планеты этой системы кружат только торговые тяжеловозы, неспособные своевременно добраться до нужной точки, я считаю помощь этому кораблю нашим долгом. Или на худой конец мы можем набрать там барахлишка — топлива, к примеру — если все там немного умерли, естественно, — бросив последнюю фразу, корабль издал странный хрюкающий звук, который Киллиан с трудом смог идентифицировать, как смешок.
— Ага, азарт… Я уже набрался приключений, — Киллиана ничуть не манила перспектива окунуться из огня Лабиринта в полымя новой авантюры.
— Ну, вы только представьте, а что, если там детишки нуждаются в помощи или барышни.
Образ, который Киллиан увидел под водой в подземелье Тайруса, пронесся перед его глазами и улетел прочь.
— Возможно, у них там поломка, а мы можем помочь? — Вергилий опять произвел странный звук, отдаленно напомнивший Сивару причмокивание, — Может, у них там и Гелий–3 завалялся.
Дверь в медблок распахнулась, впустив в отсек Айзека.
— Агитирует тебя железяка? Ты не поддавайся, нормально мы долетим до Аверитии.
— Нет не долетим, а кое как доплетемся. Восстановление молодого человека все соки из меня высосало.
— Ой бедненькая кастрюлька, дайте я тебя пожалею.
Киллиан, наблюдавший за спором человека и машины, ввязался в разговор:
— Я, конечно, не горю желанием встревать в передряги, после такого чудного путешествия, в которое вы меня отправили на Ласте, но что мешает просканировать корабль, приблизившись на достаточное расстояние. Только прежде расскажите мне, будете добры, — Киллиан неожиданно для самого себя повысил голос, — как я остался жив, если последнее, что я видел — это мои кишки на руке у той твари?
Айзек на секунду замолчал. Этого времени хватило кораблю, чтобы посчитать вопрос о полете к «нуждающимся» решенным.
— Вот и славно. Ну что? Завожу мотор, или как там у вас людей принято говорить? Побежали?
— Говорилось тогда: «Поехали», и было это очень — очень давно. А что касается твоего спасения, Киллиан, то все просто. Когда ты шел Лабиринтом, я, как и было обговорено, получал информацию о «возможном»… черт его дери… Вот Змей, одно слово, Змей. Все — то у него «возможно», «вроде бы», «мой товарищ продал»… — Айзек чертыхнулся, — Я получал информацию о «возможном» покупателе технологии взрывчатки у Миноса. В процессе выяснилась одна деталь, которая, э, как бы это сказать, дискредитировала Змея и позволила выторговать тебя.
— Какая деталь?
— А вот это уже не твоего ума дело. Скажи спасибо, что я смог собрать те ошметки, что оставил от тебя Тайрус и запихнул их в капсулу.
Бросив эту фразу, Эксперт по экстренным ситуациям направился в рубку, перекидываясь с кораблем набором технических терминов, которые Киллиан слабо понимал. Рубка находилась в режиме блокировки изображения, и мемор не мог полюбоваться красотами окружающего космоса, довольствуясь лишь обрывками фраз Эпоса, которые свидетельствовали о том, что терпящий бедствие корабль приближается. Айзек занял место в капитанском "кресле", опустил руки в нейрогель и сроднился с кораблем, управляя им словно своим телом. Не нужно было следить за телеметрией или уровнем энергозапаса, можно было лишь наслаждаться полетом и пьянящим простором вакуумного безграничья. Тактильный контакт руки, вперемешку с показаниями кибервставок, позволял человеку и кораблю действовать как одно целое. Айзек закатил глаза. Зрачки, дергавшиеся все время полета, свидетельствовали о том, что он действительно пилотирует, а не спит. Губы Райберга что — то шептали. Он будто говорил сам с собой.