Быть может, то, что не удалось сломить суровой правде Выживания, удалось изменить времени. Сначала Джуд, словно обезумевший феникс, решил сгореть, подпалив вместе с собой всю зловонную, озлобленную свору, именуемую человечеством. Теперь не было уверенности и в Айзеке… Он что — то темнил, его старый друг, и даже дар, полученный от грядущих, не смог помочь Великому Отцу разгадать эту тайну. Флегий мог познать и понять любое существо, но он не смог постичь замыслы Айзека Райберга. Его друг изменился, будто бы превратившись из пастыря, за которым должно было пойти человечество в сторожевого пса. Эпос защищал своих соплеменников от всех видимых угроз, забыв, что главная опасность подстерегает людей внутри них самих.
Флегий вздохнул, наблюдая как серебристый корабль бесшумно стартовал, не подняв даже ветерка. Дар, который Грядущие преподнесли Айзеку, был безупречен. Корабль, который однажды вернул трёх друзей из центра галактики, улетал, и Флегий был уверен, что больше никогда его не увидит. Как не увидит он и старых друзей. По крайней мере в этом мире.
Не успел Флегий отойти от посадочной платформы, как центр слежения доложил, что разрешение на спуск к планете запрашивает ещё один борт. Крохотное судёнышко — что — то среднее между спасательной капсулой и лёгкой яхтой, требовало разрешения на посадку. Коды доступа подтвердили — один из корректоров возвращался домой. У корабля не было той грации, с которой только что пределы Кродхи покинула серебряная скорлупка Вергилия. Главным достоинством этой посудины было то, что она все — таки смогла доставить единственного члена экипажа на поверхность. Не дожидаясь полного раскрытия трапа, тот спрыгнул из люка в шлюзовой камере и побежал навстречу Флегию. Его глаза горели. Он был опьянён победой и радостью. Он вел себя не как флегиец…
— Отец, возрадуйся! Я несу благие вести!
Обросший, покрытый многодневной щетиной мужчина подошёл к Флегию и упал на одно колено.
— Отец, я все сделал. Грядущие будут довольны!
— Все — потом, Таэр. Потом. Сначала мы тебя очистим от лишнего, — Флегий поднял вернувшегося домой сына и повел ко входу в подземную часть аванпоста. Лестница Забвения ждала. За время пути он бросил трясущемуся от возбуждения Таэру лишь одну фразу. Вспомнив, как с Айзеком буквально на несколько часов разминулся корабль Джуда Лайтберина, Флегий, сам того не зная, повторил слова своего старого друга:
— Вселенная чертовски мала, когда ей это нужно…
Глава 6. Часть 1. Аокигахара
Зрение и другие чувства пришли не сразу. Первым, как всегда, было обоняние. Разум Киллиана, витавший в бескрайней пустоте великого ничто, начал вытягивать в подмененную гиперсном реальность именно запах. Сера, пробирающаяся в каждую клеточку, во все естество Сивара, каждый раз, когда он оказывался на склоне огромного кратера, вновь объявила о приходе видения. Она, как глашатай, следовала впереди грез, возвещая о скором приходе мрачного видения. Следом за запахами он начал чувствовать свое тело. Невидимое, но все же вещественное, оно горело во мраке безвестия тремя холодными звёздами ран. Раны, которые Киллиан получил во время одного из своих визитов на проклятый склон, разрослись и опутали холодными нитями почти все тело. Из средоточия холода, словно по кровеносной системе, стужа начала пробираться все дальше в его естество. Он не видел этого, но мог поклясться, что почти улавливает чёрное мерцание яда, бегущего по его жилам. Антрацитовая зараза распространялась все дальше, грозя превратить его душу кусок льда. Лютый мороз яда пробирал до костей.
Киллиану захотелось кричать, но он был нем. Он хотел бежать куда глаза глядят, но взгляд его был слеп. Он хотел вырвать заразу из своей плоти, но руки его не слушались. Киллиан сосредоточился и попытался подчинить себе хотя бы одну конечность. Не спеша, ценой неимоверных усилий, он смог заставить левую руку подняться. Она медленно ощупала тело, закутанное в какие — то тряпки и почти машинально переключилась на свою напарницу. Правая рука была недвижима. Сколько он не старался, промёрзшая длань не отрывалась от земли. Кисть словно была прижата к безжизненной поверхности темного склона чем — то тяжёлым. Тяжёлым и теплым.
Не сразу, а лишь через несколько мгновений, вместивших в себя десятки попыток поднять руку, Киллиан ощутил это манящее тепло. Его холодная плоть начала тянуться к этому средоточию света и жизни. Мемор смог открыть глаза. Он не смотрел в небо, привычно покрытое грязными тучами. Не видел склон кратера, куда ему предстояло пойти. Стоило глазам распахнуться, ему сразу захотелось взглянуть на предмет, который так манил его истерзанную холодом плоть. Изнеможённое стуженым ядом тело хотело согреться и тянулось в спасительную сторону. На руке Сивара лежал амулет — простенькая металлическая безделушка, на цепочке из нескольких дюжин колец. Он не мог поверить, что этот крошечный овал не давал ему оторвать руку от земли.
"Мысль материальна!", говорили многие не в меру ретивые пророки темных лет, но именно сейчас этот тезис стал актуален. Стоило Киллиану пренебрежительно подумать о весе амулета, как он тут же перестал тяготить руку, позволив себя поднять. На боку медальона имелся крохотная ручка, предназначенная для раскрытия двух створок загадочной безделицы. Киллиан попытался их отворить, но кулон приберег свои тайны на потом. Мемор надел цепочку с кулоном на шею.
Теплый метал грел его грудь, разгоняя холод ран и побуждая к действию. Сивар встал, оглядев открывшуюся панораму. Непроглядное полотно туч, словно грязное стекло, не давало солнцу просочиться вниз. Через эту мутную серо — желтую завесу продирались черные пятна метеоров. Они, словно убитые на этом огромном стекле мухи, устремлялись вниз и безжизненной массой врезались в уступы кратера, мрачные склоны которого покрывал толстый слой пепла. Пепел, как потускневший снежный настил, позволял ногам уходить в себя по щиколотку. Под его тонким покровом таилась грубая порода, в нескольких местах просачивающаяся на поверхность.
Нижний уступ, к которому Киллиан должен был спуститься, окутывало полупрозрачное марево. Взгляд не мок пробиться через эту мутную пелену, но ничто не мешало мемору разглядеть уже пройденный путь. В нескольких сотнях метров вверх по склону вздымались ввысь черные стены города. Киллиан не помнил, как миновал этот мрачный чертог, как избежал встречи с его защитниками, силуэты которых мелькали над зубчатым обрамлением стен. Три фантома устроили в вышине чехарду, не давая толком рассмотреть себя. Их черные крылья рассекали воздух, порождая свист, доносившийся не только до Сивара, но и уходящий далеко вниз. Туда, где таилась конечная точка этого бесконечного спуска.
Сивар не раз задавался вопросом, куда же ведет его багровый проводник, и что будет, когда конец этого пути все же будет найден? Какую цену он должен будет заплатить, чтобы выжить в этом скорбном пристанище теней? Три раны, продолжавшие студить кровь в его жилах, говорили, что он не вернётся из этого путешествия прежним. Если, конечно, вообще вернется…
Медальон на груди стал теплеть. Этот одинокий костер, сиротливо горевший посреди снежной пустыне сознания Сивара, разгорался сильнее, когда холодный ветер помыслов начинал задувать еле теплящееся биение его жизни. Черные раны не могли убить Киллиана. Они могли изменить все его естество, заглушив фонтан жизни. Превратив в лёд все сострадание, задув снегом компромиссов оставшуюся у него совесть. Этот спуск в непроглядную черную бездну лишь отражал реальность, изменившую юношу и готовую менять его дальше.