— Нормально все, — пробурчал Киллиан, не удосужив новое лицо Эпоса даже взглядом. С того самого момента, когда Райберг, благоразумно не желавший представать перед женщинами пояса Дита в своем истинном обличии, сообщил их юной попутчице, что она может направляться куда заблагорассудится, Киллиан был сам не свой. Кохитсуджи и не думала цепляться за мимолетную связь с мемором. Она испарилась, стоило Вергилию попасть на грузовую пристань самого крупного поселения в поясе астероидов. Она, словно комета, на мгновение озарила мрачное существование Сивара и, махнув хвостом ледяных осколков — воспоминаний, умчалась в небытие. Мрачная тишина, заполнившая вакуум, образовавшийся на месте ее нескончаемой болтовни, пожирала Киллиана изнутри. Ему была просто необходима эта передышка. Необходимо было почувствовать, что есть в мире простое общение, простые разговоры ни о чем, где не нужно искать подоплеку, где не нужно думать о выгоде, а можно просто болтать. Девушка испарилась, унеся с собой оттепель из его разума. Киллианом завладел холод прагматичного цинизма, плещущий из глаз Райберга. Изменение цвета глаз никак не повлияло на эту сверхъестественную особенность Эпоса. Его новые темные глаза все так же веяли стужей.
— Нашел по ком горевать? Раз прилегла на плечо — все, невеста.
Киллиан что есть силы сцепил зубы. Перед ним будто стоял незнакомый человек. Не было ни дредноута кордов, ни Ласта, ни корабля каннибалов. Покрытое маскировочным слоем наночастиц лицо Фобоса будто бы стерло память юноши, оставив его наедине с этим сволочным незнакомцем. Кулаки Киллиана стали зудеть, просто мечтая пойти в ход.
— Я уж думал, убежали, — запыхавшийся бюрократ показался из кабинета, немного разрядив обстановку. Его подленькое лицо с кнопками бегающих глаз гораздо больше заслуживало быть помятым. Очутившись среди простых людей (фанатиков Флегия к людям отнести было сложно), Киллиан начал замечать изменения, произошедшие с его восприятием окружающей реальности. Тесное знакомство с человечеством перевернуло его видение мира с ног на голову. Его внутреннее магнитное поле будто бы поменяло полюса. Если раньше он старался видеть в людях все лучшее, светлое и доброе, на что они были способны, то сейчас, окружающие казались ему сотканными из пороков и страстей.
Перед ним стоял не просто чиновник. Искореженный окружающим миром разум Сивара накладывал поверх портрета человека дополненную реальность. Лицо бюрократа исказилось, став похожим на крысиную морду. Морда улыбнулась и пропищала:
— Ну что ж, друзья, пойдёмте.
Помощник директора по персоналу довольно расторопно для своих размеров побрел вперёд. Все его естество будто противилось этому путешествию — брезгливость от предстоящей встречи с рабочим классом скорбной миной прорезалась на его лице из — под лживой обходительности. Чиновник обогнал Киллиана, прокладывая маршрут. Его огромный зад, угрожающе растянув брюки, затрясся впереди. Сивар не удивился бы, увидев крысиный хвост на месте копчика бюрократа, но тот то ли отсутствовал, то ли был предусмотрительно спрятан, во избежание разоблачения истиной личины взяточника. Экскурсия началась.
— Что вас конкретно интересует, господин Гилкист? — Александер шел впереди своей туристической группы, уводя ее все глубже в недра второй станции переработки. Чем дальше группа удалялась от «стоянки» милой сердцу каждого человека бюрократической машины, тем труднее становилось дышать. Воздух начал превращаться в смесь пыли и миазмов сточных вод. Темные тоннели были полны звуков. Писк крыс перекликался со звуками капающей воды. Откуда — то издалека доносился стук. Чудилось, будто гигантский молот монотонно бил по наковальне, высекая искры из металла. Все это сливалось в гул, звеневший в раскалившемся воздухе. Маленький отряд под предводительством крысоподобного бюрократа будто спускался в жерло вулкана, и раскалённая лава из его чрева вот — вот должна была показаться из — за поворота.
— Меня интересует быт здешних работников. Хочу показать сыну обратную сторону жизни, — Айзек разглядывал обшарпанные стены тоннелей, среди бесчисленных надписей и рисунков на которых нередко встречалось и его имя. Бесконечная настенная вязь отзывалась об Эпосе эпитетами разной степени враждебности, среди которых слово "мудак" казалось почти похвалой. Металл стен, почерневший от витавшей в воздухе копоти, был испещрён карикатурными образами Эксперта по экстренным ситуациям — здесь его хорошо помнили. Вдовы пояса Дита почему — то однотипно представляли половую жизнь Фобоса, предпочитая изображать его за не очень активным мужеложством. Мат, естественно, был самым популярным способом выражения мыслей. Ещё с древних времён, когда питекантроп Ауррбыз изобразил в наскальной сатире своего врага Быыыхтака, написав на его пещере слово «Гван — Доун», люди полюбили этот вид творчества. Среди бесконечной вереницы оскорблений попадались и рисунки. Айзек нашел то, что искал. Рука с тремя согнутыми пальцами присутствовала в живописи повсеместно.
— Любят у нас тут, знаете ли, вспоминать этого человека, — Шэй растерянно улыбнулся, заметив застывший на стене взгляд Айзека. — Я, конечно, всего этого не одобряю, но это ж надо столько народа положить…
Айзек перевел взгляд на чиновника, заставив того отшатнуться. Чары глаз Эпоса продолжали действовать безотказно.
— Да уж, мразь так мразь. Вы нам долго будете народное творчество показывать, когда уже будут цеха?
— О, спешу вас разочаровать, сначала мы пройдемся по жилым блокам. К плавильням лифты и гравиплатформы не ходят. Во избежание эксцессов, знаете ли. Вдруг этим шкурами что в голову взбредет. Краснорожих на всех не хватит.
Айзек промолчал, и они двинулись дальше. Решетки пола, из — под которых доносился писк и благоухание нечистот, в нескольких местах были проломлены, оголив систему жизнеобеспечения. Трубы, покрытые драной теплоизоляцией, уже почти перешедшей в состояние трухи, стали домом для мириад тараканов. Черные и рыжие, большие и просто огромные — тараканы, как и крысы следовали за космической экспансией людей по пятам. Рядом с одним из провалов копошились две худенькие девчушки лет десяти. Одна держала два ведра. Первое, наполовину наполненное полупрозрачной жидкостью, и второе, более узкое, прикрытое массивной крышкой. Ее подружка, на которой из одежды было лишь что — то наподобие тюремной робы, макала продолговатую железную пластину в жидкость и направляла ее к полчищам насекомых. Дождавшись пока тараканы облепят приманку, она резко вздернула железяку, направив ее в сторону напарницы. Ее подруга, явно ждавшая этого маневра, сдернула крышку с одного из ведер. Пара дюжин тараканов была сброшена к своим собратьям, уже томившимся в ведре, которое служило клеткой для этого странного «улова».
— Вы почему тут шлендаете, голытьба?
Девчушки заметили подошедших только после окрика Александера. Оставив пластину и ведро с жидкостью, они бросились наутёк. Босые пятки беглянок, так и не бросивших свою добычу, резво замелькали в кишке тоннеля.
— Не хотят, засранки, учиться. Командование позволило им — детям предателей — посещать училище, разрешило обучать их счету и профессиям, а они шкодят. Я запомнил их номера, надо будет навестить ответственного за сектор.
— Номера?
— Ну, знаете, во всем секторе переработки запрещены имена и фамилии. Все участвующие в бунте и первое поколение их потомков не имеют права на гражданство. Следовательно, и имя им не положено — только номер. С переоборудованием второй части станции работницам, пожелавшим перейти туда на службу, предоставлялась возможность подать прошение на получение гражданства, но не все, знаете ли, для такого дела пригодны. Не все рожей вышли. Ну и пусть здесь подыхают. Естественный отбор, — бюрократ хохотнул и перешагнул через пластину, с которой сбегали остатки тараканов. Они двинулись вперед.