Вскоре Конан осознал, что ему вовсе не обязательно смотреть на огонь, чтобы не впасть в наркотическое забытье, Взгляд варвара был неотрывно прикован к ослепительной девушке, танцевавшей с редким изяществом. На кемерской красотке не было никаких одежд, кроме небольших лоскутков кхитайского шелка, обмотанных вокруг стройных бедер и высокой груди. Смуглая кожа навевала воспоминания о персиковых садах Хоарезма, а алые, как рубин, губы и сапфировые глаза заставили Конана вспомнить о позабытых за последние дни сокровищах грифов.
Могучее сердце киммерийца застучало гулко, как молот его отца Ниала. Лед, прочно сковавший его чувства с того времени, как он отправил пылающую «Тигрицу» в последний путь, начал стремительно таять. Так плавится металл под умелыми руками сурового кузнеца... А девушка извивалась и кружилась в варварском танце не хуже вендийской наложницы, и Конан почувствовал, что пьянеет от нее сильнее, чем от вина.
Шаманы все вились вокруг Таргитая, Конана и Йолчи, как встрепанные птицы, звеня нашитыми на ветхие одежды погремушками и бормоча заклинания. Киммериец уже не обращал внимания на их назойливые манипуляции. Он смотрел во все глаза. А рипейская дева отплясывала все более самозабвенно, и, наконец, в кульминации древнего танца тело ее стремительно изогнулось, как тетива гирканского лука,— и красавица, как горная серна, стремительно прыгнула через костер.
И в тот самый, неуловимый момент, когда она парила в воздухе, едва не касаясь пляшущих языков пламени, в сердце бушующего огня произошли странные метаморфозы. Свет костра вдруг приобрел зловещий, темно-фиолетовый оттенок. Внутри пламени молниеносно вырос прозрачный зеленоватый шар, который через миг уже обрел очертания омерзительного демона. Пробирающий до костей рев потряс все вокруг. Девушка, так прекрасно начавшая свой прыжок, завершила его, упав по другую сторону костра, полумертвая от страха.
Смертельно бледная, она лежала у самых ног демона, а он возвышался над ней, как воплощение ожившего адского пламени, Языки огня лизали его пупырчатую кожу, но ему все было нипочем. Капли слизи, истекавшие с тела чудовища, стали падать в костер,— и он, зашипев, начал угасать. Пять налитых кровью глаз — два, как у всех обычных существ, а три сверху, на стеблевидных отростках,— обводили застывших в ужасе людей хищным взглядом.
Киммерийца охватила бешеная берсеркская ярость,— как мог он допустить, чтобы какой-то шипастый слизняк причинил вред красавице! Не думая об опасности, варвар метнулся вперед, в прыжке обрушив топор на покрытую безобразными наростами плоскую башку.
Однако медь топора, едва коснувшись брони адской твари, отскочила, как от камня. В порыве отчаяния он ударил демона еще раз, и многострадальный топор не выдержал: лезвие разлетелось на куски. Мощная когтистая лапа схватила киммерийца и отбросила его назад с невероятной силой.
Обливаясь кровью, исполосованный когтями демона, Конан рухнул на землю, однако тут же вскочил и бросился вперед, стремясь задержать чудовище. Опомнившиеся кемеры выпустили в мерзкую тварь целый рой стрел, но они отскочили от него, как когда-то отскакивали зингарские арбалетные болты от каменного воинства короля Калениуса. Однако, демон не обратил никакого внимания на лежавшую без чувств девушку. Очевидно, он преследовал иную, вполне определенную жертву.
Сухонькие цепкие руки с неожиданной силой удержали рвавшегося к чудищу Конана и Таргитая, устремившегося было ему на помощь.
— Не утруждайте себя, дети мои! Это — Кантрагор. Он пришел по мою душу! Я избавлю вас от него,— спокойно молвил Йолчи, бесстрашно идя навстречу твари, плотоядно взвывшей, едва завидев старика.— И не медлите, воины! Монстра этого прислал Заркум, а значит, он знает о готовящемся мятеже. Дальше вам придется действовать без меня, ибо я вынужден вас покинуть!
И старый маг, подойдя к монстру почти вплотную, с усмешкой пробормотал, невзирая на тянущиеся к нему жуткие лапы:
— Тебе придется попотеть, красавчик, гоняясь за мной по лабиринту миров. Ну что же, лягушонок,— в путь!— И, завертевшись волчком, Йолчи исчез, оставив после себя белую вспышку света.
Кантрагор взревел от досады. Несуразное тело его обволокло зеленоватое сияние. Вскоре он превратился в полупрозрачный клокочущий изнутри шар, который тут же растворился в воздухе, оставив после себя ужасающее зловоние.
Конан, забыв о ранах и превозмогая боль, кинулся к лежавшей без сознания девушке. Он бережно поднял ее на руки, с тревогой всматриваясь в прекрасные черты. Наконец красавица подняла бархатные ресницы и удивленно взглянула на киммерийца фиалковыми глазами, тщетно попытавшись вырваться из его объятий. Легкая улыбка оживила мужественное лицо Конана.
— Как тебя зовут, детка?— спросил он ее.
Смуглое личико зарделось. Девушка стыдливо потупила глазки, но тут же, однако, метнула на киммерийца лукавый взгляд из-под густых ресниц и произнесла мелодичным голоском:
— Мое имя — Бортэ!
— Военачальник Конан к твоим услугам,— шутливо представился киммериец.
— Я знаю,— произнесла Бортэ, оглядывая Конана с восхищением, которого и не пыталась скрыть.
Вдруг она побледнела:
— Да ты же весь в крови! Пойдем, я залечу твои раны...
С неожиданной легкостью она выскользнула из мускулистых рук Конана и быстро потащила растерявшегося варвара за собой. Воины понимающе переглянулись.
Таргитай, проводив взглядом приятеля, обратился к остальным:
— Это было предупреждение всем нам! Шаман прав — дальше медлить нельзя. Мы должны идти на Аргаим!— В голосе наследника трона была такая уверенность и сила, что никому и в голову не пришло бы противиться его воле.
— На Аргаим!— подхватили его клич воодушевленные кемеры.
— По коням! — раздалась зычная команда Конана.
Опомнившись от страстного натиска, он мягко отстранил повисшую на нем Бортэ. Сейчас было не время для утех плоти!..
К киммерийцу незамедлительно подвели прекрасного боевого коня в полной сбруе и поднесли кольчугу, кованную мастерами из Кангхи, а также украшенный шипами меруанский шлем. Приставленный к нему оруженосец — молодой кемер по имени Арслан — подал киммерийцу слегка изогнутую гирканскую саблю. Конан взвесил ее в руке, привыкая к непривычной легкости,— обычно он предпочитал тяжелые, двуручные мечи. Затем легко вскочил на коня. Бортэ повисла на стременах. Лицо ее было мокрым от слез.
— Возвращайся, Конан!— шепнула она киммерийцу.— Бортэ будет ждать тебя!
Конан неожиданно подхватил легкую, как тростинка, девушку и, подняв ее, наградил жарким поцелуем. После чего, отпустив красавицу и уже не оглядываясь более, пустил коня вскачь. Орда кемеров, грозно ощетинившись пиками и саблями, поскакала вслед за Конаном и своим будущим правителем — вперед на Аргаим.
Заркум, едва сдерживая ярость, смотрел в магическое зеркало. На полированной поверхности были видны окрестности Аргаима. Переполох и смятение царили в Пасиртайской степи — тлеющие угли раздул ветер с другой стороны, и теперь пламя степного пожара грозилось пожрать Аргаим и его мрачного владыку.
Топот сотен копыт гулко отдавался в висках Заркума. Он отчетливо видел в зеркале войско мятежников, неумолимо приближающееся к городским стенам и по мере продвижения растущее, как снежный ком. К кемерам уже присоединились воины почти из всех племен Сакалибы: иирки, исседоны, даи и другие.
Боялся ли колдун неистово ревущей дикой орды? Пожалуй, нет. Этот разношерстный нищий сброд вызывал у него лишь презрительную ухмылку. Только одна мысль вселяла негодование в его сердце: ведь степняки должны были стать слепым орудием грядущих великих завоеваний. Всю эту голытьбу Заркум собирался без сожалений бросить на кровавый алтарь своей власти.
И лишь на мгновение закралось в его душу неясное чувство тревоги при виде тех, кто скакал впереди мятежного воинства.