— Кутруб? Кто это?
— Такой волосатый детина с крылышками за спиной. Да еще и людоед к тому же. Но я нашел с ним общий язык — а потом мы выбрались из тюрьмы и задали жару проклятым стигийцам!
— Надо же!— голос Таргитая заметно повеселел.
Конан долго рассказывал о своих приключениях. Поведал и о яростном ненасытном духе Рана Риорды — Небесной Секиры, о свинорылом демоне из Мероэ, о капризной Дайоме, ни за что не желавшей отпускать его от себя, о ристалищах Хаббы и Империум-Цирка в Луксуре, о мудром Учителе, наделившем его молниями Митры, и о своей глупости, благодаря которой он утратил бесценный дар,— об этом, и еще о многом другом.
Наконец друзья заснули, невзирая на могильный холод каменного мешка и на воду, надоедливое капанье которой могло свести с ума. Обоим снились сны.
Таргитаю снились воздушные очертания пагод Кхитая, мудрые глаза Учителя Тан У, затем Великая Степь — и Солнце, заливавшее ее необозримые просторы своим щедрым живительным светом, которого он был так долго лишен в темнице.
Перед Конаном же нескончаемой чередой проносились темные тени — зубастые, рогатые, клыкастые, с щупальцами, жалами, клешнями, когтями, жадно тянущимися к нему. Ему снились все демоны и чудовища, которых ему довелось сразить на своем веку.
Здесь были закованные в шипастую броню ящеры Сета, уничтоженные им в Священной Роще, источавшие ядовитую слизь беспозвоночные твари из развалин Ларши и у подножия Проклятого Монолита, гигантские ползучие многоножки и удавы, летающие гарпии и гаргульи и несравнимое ни с чем, а потому особенно жуткое Багровое Око...
Казалось, варвар, рожденный в бесприютных горах Киммерии, появился на свет лишь для того, чтобы беспрестанно убивать порождения Тьмы, поддерживая тем самым Великое Равновесие. И каждый раз, когда могучие руки Конана, крепко сжимавшие рукоять заговоренного меча или волшебной секиры, повергали в прах очередное исчадие Бездны, из широкой груди вырывалось зычным кличем имя его сурового бога, а в последнее время и имя Митры; глаза же его поднимались к куполу неба, где сверкало животворящее око светлого божества.
Глухо застонав во сне, Конан увидел себя как бы со стороны — поднимающего руки кверху и жадно впитывающего ладонями великую солнечную силу. И вдруг он услышал гулкий неземной глас:
— Конан! Конан из Киммерии! Ты восстал средь диких скал Страны Извечной Тени! И вся твоя жизнь была наполнена стремлением к солнечному свету, которого так не доставало тебе в младенчестве! От звериных шкур и свирепых обычаев неукротимого варварства, от непосильного рабства бежал ты. Ты вырвался из плена веков, который есть ничто иное, как плен Тьмы, ибо взор твой всегда был обращен к Солнцу! Ты не из тех, кто прячет глаза от солнечного света. Однажды сбылась твоя заветная мечта, и ты был посвящен в Слуги Света. Однако ты нарушил клятву и был лишен Священного Оружия, и вместе с Даром Митры разум временно покинул твой помрачившийся мозг.
Конан! Ты по праву заслужил, чтобы вернулась к тебе заветная сила, даруемая Богом Света. Великое Равновесие пошатнулоеь — восстанови его! Как только глаза твои опять узрят солнце, знай — Дар Митры вернулся к тебе! Используй его во благо! Но помни — если ты еще раз нарушишь главную заповедь Слуг Света и направишь свое оружие против просящего пощады — Дар навсегда покинет тебя, а вместе с ним и разум. Ты станешь безумцем до скончания дней твоих, как напоминание другим, посягающим на божественные законы! Помни об этом, Конан!
«Конан Конан Конан…»— отдавалось в его воспаленном мозгу. Прекрасные женские глаза смотрели на него с нежностью и мольбой. Глаза Белит, Дайомы, глаза Алмены, глаза Айя-Ни, Филиопы, Бортэ... И все они просили его об одном: «Помни, Конан Конан Конан…»
Нестерпимо яркий свет ударил в глаза. С хриплым криком «О, Митра!»— Конан очнулся. Несколько охранников, освещая дорогу факелами и грязно ругаясь, спускались по неровной, высеченной в камне лестнице в их темную яму.
— Сево овеф, демон? — послышался чей-то смутно знакомый голос.
Ну, конечно же, стражник хотел сказать «чего орешь, демон?»— да только многочисленные щели на месте выбитых зубов никак не позволяли ему выговорить слова нормально.
— Не пвизнал?— голос был полон злой, мстительной радости.— Ай-яй-яй! А я так обвадовався, когда ужнал, фто тебя наконеф ижловнли! Я тебе, конефно, бвагодавен — ведь мне дали нагвзду жа шхватку с демоном и певевели в Авгаим — в охвану самово цавя. Но я никогда не пвощу, фто ты ифповтил мне дежувфтво и лифил пововины жубов!
— Вставь себе новые,— устало посоветовал Конан. Он, конечно же, узнал трусливого стражника из Кангара. Однако мысли его были заняты другим — чудесный голос все не шел у него из головы. Неужели, это правда? И он снова будет владеть молниями Митры? Невероятно. Да нет, очевидно, все это ему просто приснилось.
— Какой ховофий шовет!— издевательски хохотнул Шепелявый.— Я обяватевно им вовповжуюфь, когда повуфю швою довю шоквовищ гвифов! Я отолью шебе шикарные жубы из жолота! Мне это обефял Ево Вевифефтво жа то, фто я буду усяствовать в твоей кажни, фкотина! Ну, пофевевивайфя, демон, давай! И ты тове, двойник поганый! Сково вы умвете, и офень неховофей смевтью!
— Ты слышал, Конан?— Таргитай встревоженно глянул на друга.— Эти ублюдки собираются за сокровищами грифов!
— Да, плохо дело,— шепнул в ответ варвар.— На самом деле им нужен Шип Тиамат — и это опасней всего!
— Слушай, Шепелявый,— обратился он к довольно хихикающему стражнику, превозмогая желание довершить дело, начатое им у кангарской караулки.— Когда же это вы за золотишком собираетесь?
— Нажывай меня Фепевявым, нажывай!— улыбнулся ему, как родному, страж.— Жато я офень шково шмогу нажвать тебя твупом. И ты им станефь задовго до тово, как мы отпвавимфя жа шоквовифами! Потому фто ваш кажнят как важ певед швадьбой Ево Вевифефтва и пвеквафной Нэвкэш! Это будет шафтью швадебной цевемонии!
— Заткнись!— Конана передернуло, будто слизняк заполз ему за ворот.— А иначе, клянусь Кромом, останешься и вовсе без зубов. Руки у меня пока что целы!
Шепелявый побагровел от злобы, но благоразумно промолчал, прикинув, что цепи, сковывавшие Конана, только помогут тому сдержать свою клятву перед Кромом.
— Конан! Она выйдет замуж за этого нелюдя!— в отчаянии простонал Таргитай.— Какое падение!
— Таргитай, пора тебе забыть Нэркес!— одернул его Конан.— Эта стерва, ради того чтобы сидеть на троне, не то что со змеем — с жабой переспит! Ведь спала же она со свиньей! Потому что покойного Шульгу, да упокоит Эрлик его душу, человеком я, при всем желании, назвать не могу!
— О, Уту и Папай!— горько воскликнул Таргитай.— И я любил эту женщину! Какой позор!
— Не ты первый, не ты последний, которого обманула баба!— по-своему успокоил его киммериец.
Киммерийца и юного правителя привели в просторное причудливое помещение, чем-то напомнившее Конану гладиаторскую арену в Халоге. В центре ее находилась круглая площадка не больше пяти-шести локтей в поперечнике, во все стороны от которой расходились, взбегая вверх, ступени-трибуны, где восседал весь двор, встретивший смертников негодующими криками.
— Публика приветствует вас, почтенные комедианты!— раздался глумливый голос мнимого Таргитая, восседавшего на резном балконе в компании Заркума и Нэркес. Красотка выглядела ослепительно. Заметив гневный взгляд, который метнул в нее юноша, она послала несчастному Таргитаю шутливый воздушный поцелуй.
Конан тяжелым взглядом обвел ряды разодетых в меха и в золото царедворцев. Окружение Хрустального Трона сильно изменилось за последнее время. На него глядели, нахально, ухмыляясь, жирные рожи продажных приспешников Шульги, которых сам Конан, с согласия Таргитая, отправлял в ссылку и изгнание. Зато исчезли его боевые друзья, получившие высокие посты при дворе после победы. И среди стражников, густо усеивавших все промежутки между трибунами, не было ни одного кемера.