— Ты сам напал на него! — поднимаюсь и указываю пальцем на Рика, — Все мы свидетели! Ты толкнул его, когда он работал!
— Заткнись! — Рик отреагировал мгновенно, ударив меня в челюсть.
Я падаю прямо на старшего и Майки. Тот кричит ещё больше: я задел его руку. Тихо ругается Арчи. Когда он пытается подняться, то шепчет мне зло, чтобы я заткнулся и не высовывался.
— Что тут происходит? — в шахте гулом разносится ещё более злой голос. — Рик, какого хера работы прекратились? Наведи порядок, пока я вас не оштрафовал! Сукины дети, чтоб вас!
После этих слов Рик начинает орать на всех, пинками заставляя работать. Арчи... Он помогает ему. Не бьет, но тоже покрикивает, заставляет людей отмереть и продолжить трудиться.
— И ты тоже работай! Тебе ещё надо за Майки отработать, если хочешь, чтобы ему досталась еда! — шипит мне старший.
В его голосе столько ненависти, что я замираю, как громом пораженный. Почему так? Что за несправедливость! Ловлю взгляд Рика. Он торжествует. Сделал гадость и оказался безнаказанным.
Старший уводит Майки. Я знаю, что ему помогут, зафиксируют руку, выдадут мазь и бинты... И повесят долг на парня, за который придется расплачиваться.
Никогда ещё я не чувствовал себя так погано. Во мне рождается гнев. Это несправедливо! Почему одни уроды не работают, издеваясь над другими?! Почему у них прав больше, чем у нас?! Почему все молчат, когда надо бороться за свои права?!
Я знаю ответы на вопросы. Не хочу их признавать, но знаю. Люди боятся. Они давно перестали верить, что их ждет что-то хорошее. Они просто хотят, чтобы ещё один бессмысленный день их жизни закончился. Большего они ничего не желают. Им не нужны конфликты, поэтому они застряли среди рабов страха. Страх и апатия — вот их удел. Ни капли самоуважения, ни капли веры в себя, ни капли веры в светлое будущее. Даже старший... Он не уставший... Он так плохо выглядит, потому что давно сдался, но продолжает тянуть лямку.
По щекам текут слезы. Я чувствую вину за то, что пострадал Майки. Я чувствую гнев за несправедливость. Я чувствую обиду за то, что мир так обходится с нами. И я чувствую жгучую ненависть в сторону Рика, искренне желая, чтобы он умер.
Прячу лицо, тайно вытираю слезы, заставляю прекратить себя плакать. Враг не должен видеть моей слабости.
Если остальные сдались, то я — нет.
***
На следующий день выпадает относительно легкая работа. Мы весь день драим очередной склад, выносим хлам. Майки остался в жилом блоке, его рука опухла и он не способен работать. Старший выдает ему один паёк, но второй не даст.. Бонусы мы сегодня тоже не получили, как бы я не выкладывался. Сама работа не предполагала, что можно переработать.
Свой второй паёк отдаю Майки. Тот отказывается, я настаиваю, в итоге разделяем поровну. Чувство голода мучает меня, но я затыкаю его и иду спать. Раз уж силы остались, надо заняться практикой.
Через три дня старший не выдерживает, вытаскивает меня на разговор. Смотрю на него одним глазом, второй заплыл. Моё тело покрывают синяки и ссадины. Сегодня Рик поймал и развлекся по-полной, не забыв позвать друзей. Я чувствовал, что если до этого они действовали неохотно, не особо желая играть в его игры, то сегодня вошли во вкус. Их точно так же бесит моё сопротивление.
— Зачем ты это делаешь? — старший настолько раздражен, что прижал меня к стене.
— Что именно?
— Сопротивляешься! Чем больше ты бунтуешь, тем сильнее это заводит Рика! Майк из-за этого пострадал! Другим тоже достается! А сам ты? Видел бы ты себя, — зло цедит он слова.
— Почему? — во мне поднимается волна гнева. Слишком легко она приходит и я отталкиваю старшего.
Тот смотрит неверяще, до него с запозданием доходит, что он первым начал агрессию. Или не доходит и он просто в шоке, что я его оттолкнул.
— Может потому что я в отличие от тебя не сдался? — из меня так и брызжет яд и холод. Увидь я себя тогда со стороны, никогда бы не поверил, — Ради чего вы создавали отряд, а? Напомнишь? Чтобы не терпеть издевательств? Так почему вы их терпите?! Почему ты не обвинил Рика, когда Майки из-за него пострадал?! Это он виноват, а не я!
— Да что ты понимаешь... — он пытается возмущаться, но в нем нет сил, голос звучит слабо, едва слышно, — Если бы я обвинил Рика, нам бы пришлось в десяток раз хуже!
— Хуже — это как? Рик чувствует безнаказанность, он упивается ею! То, что ты и остальные промолчали лишь развязывает ему руки!
— Ты... — качает он головой, смотря на меня, будто я его предал, — Не понимаешь... За Риком стоит Цер. Если мы привлечем его внимание, всё станет в сотню раз хуже! Ты хочешь, чтобы весь отряд погиб?! Из-за твоего упрямства? Что тебе мешает склонить голову и не бунтовать?!
Я молчу. В горле застревает ком обиды. Что мешает?! Если я прогнусь, то потеряю себя. Зачем так жить, если ты должен подчиняться подонкам?
— Потому что так жить — неправильно. Ты предал свои идеалы. Ты предал своего друга, с которым уходили, чтобы жить лучше. Поэтому ты не поймешь.
Старший не выдерживает. Он замахивается, сжимает кулак, но... Ему не хватает решимости ударить меня. В ответ я смеюсь. Это так глупо и печально... Арчи давно потерял себя, он не может ударить, не может защитить никого. Ни себя, ни отряд.
Он смотрит мне в глаза и понимает, что я о нём думаю. Его кулак опускается, как и плечи, взгляд потухает. Парень молча разворачивается и уходит. Я стою рядом со стеной, чувствуя, как сильно бьется сердце.
Что я делаю? Куда иду? Ради чего боюсь?
Когда возвращаюсь, то чувствую отчуждение. На меня смотрят все. Запоздало понимаю, что наш разговор слышали. Говорили то рядом с проходом... Кто я для этих людей? Новичок, из-за которого их жизнь стала хуже. От этого ощущения тошно вдвойне. Чувствую одиночество, как никогда.
Но я не сдамся. Ни за что. Уж лучше смерть.
***
— Ты злишься? Обижен? — Карл присел рядом на следующий вечер.
С недавних пор у меня завелась привычка сидеть рядом со входом. Чем меньше нахожусь в жилом отсеке, тем лучше. Здесь лучше воздух, да и атмосфера не такая гнетущая. День прошел, как обычно. Удивительно, насколько можно привыкнуть к любым условиям, даже к чужим издевательствам.
— Ты про что? — повернулся я к мужчине
Садился он аккуратно. У Карла отсутствовала ступня. Её заменял металлический протез, непонятно, насколько длинный. Выше ступни шла штанина, которая и прятала подробности увечья.
— Вчера вся группа слышала, как вы ругались с Арчи.
— И это значит, что я злюсь? — постарался улыбнуться Карлу, но тот не повелся и смотрел чуть грустно, устало и равнодушно.
— Не знаю. Пришел спросить.
— Зачем? — заинтересовался я.
Я привык, что никто не хочет общаться. Разговоры в царстве апатии почти также редки, как солнечный свет.
— Ты часть отряда, — ответил буднично Карл, чем озадачил и удивил меня.
— Но разве отряд не страдает из-за меня? Разве я для вас всех не проблема?
— Проблема, — кивнул мужчина, от чего подступило чувство удушья и тошноты.
Я и правда проблема. Фактор, усложняющий всем жизнь.
— Я давно здесь, — вздохнул Карл, — Восемь проклятых лет, а может и больше. Если честно, то когда я говорю восемь, то это слова наугад. Понимаешь? В этом месте время течет по своим законам.
Ох как я его понимаю. Если бы специально не считал, то и сам бы давно потерялся, сколько тут нахожусь.
— Знаешь, это были на удивление бестолковые года, сколько бы их не было, — продолжил Карл.
Я не понимал, что он хочет сказать, но слушал внимательно. В месте, где все молчат, обычный разговор — ценность сама по себе.
— Я привык. Понимаешь? Привык к этому дерьму. Одна и та же бессмысленная жизнь, раз за разом. Я видел и издевательства, и травлю, и как новички убивали себя, и как они на других нападали. Всякое бывало. Это место, где люди теряют надежду, веру на что-то хорошее.
— Что ты хочешь сказать? — не удержался я. От его сентиментальности и грусти в голосе стало как-то неловко.