Однажды глубокой ночью Анна Яковлевна услышала крик – короткий и страшный, вызвавший ледяные мурашки по всему ее телу. Она подскочила на своей постели, так как узнала голос свекрови, в одной ночной сорочке бросилась к ней в комнату, расположенную неподалеку от ее собственной спальни. У свекрови всю ночь горела лампа под абажуром, на слабом фитильке, поэтому Анна Яковлевна, распахнув дверь, тотчас увидела мать своего мужа, несмотря на полумрак. Бедная женщина явно хотела встать: она уже откинула одеяло, но приступ помешал ей, и она подала знак криком, надеясь, что кто-нибудь да прибежит к ней. Свекровь лежала, свесив голову и половину корпуса с безвольно упавшей рукой с кровати. Удивительно, как она вообще с нее не свалилась – чепец ее упал на пол, седые волосы рассыпались по плечам. Анна Яковлевна бросилась к женщине, боясь новой смерти в доме, и, упав на колени у кровати, поправив голову свекрови, с трудом выдавила на полушепоте:
– Матушка…
Матушка не шевельнулась, не вздохнула… Анна Яковлевна хотела встряхнуть ее и взялась за ее плечи, но вдруг всей спиной почувствовала, что в спальне еще кто-то есть. И этот «кто-то» находился именно за ее спиной. Неизвестность страшна, но страшнее не знать, не видеть, кто за тобой стоит, что он задумал?..
И он и правда там стоял – спиной к ней, в углу, копался в ящиках шкафа, где свекровь хранила свои личные ценности – переписку, документы, мелкие семейные реликвии. Обернулись они оба – хозяйка и неизвестный – одновременно, Анна Яковлевна, подумав, что в поместье забрался вор, хотела было закричать, позвать на помощь слуг… Но вот мужчина сделал пару шагов к ней, попав в более или менее яркое световое пятно, и она увидела… мужа!!! А покойники не возвращаются!..
Это было так страшно, что крика не получилось – он исчез напрочь, вместе с голосом. Ощущая свою полную беспомощность перед сей фатальностью, почувствовав дыхание смерти в образе мужа, Анна Яковлевна как подкошенная упала на пол. Падая, она заметила, как в его руках что-то сверкнуло – что-то заискрившееся, ловившее лучи света отшлифованными гранями. «Крест», – была ее последняя мысль, которая на то и мысль, что она мгновенно улетучивается вместе с сознанием.
– Нас обеих нашла горничная, ранним утром, – преодолевая спазмы, которые случаются с человеком из-за побеждающих всякую выдержку слез, вымолвила Анна Яковлевна. – Матушка принимала капли строго по часам, первую склянку – в шесть утра. Меня-то служанка как-то привела в сознание, а вот матушку… Умерла она! Без сомнения, удар ее хватил, когда она увидела своего живого сына. А ведь на его похороны съехалось много народу – из города и из соседних усадеб, поэтому никто, понимаете, никто не поверил в то, что мы видели живого Вацлава! По их лицам и глазам я прочла одну жалость ко мне, а потом я узнала… Меня считают помешанной! – всплеснула она руками, горько, нервно хохотнув. – Но матушки не стало, и пропал фамильный крест, которым наградил польский король пана Загурского, предка моего мужа, могущественного магната, еще в начале семнадцатого века… Да что там, я и сама стала в себе сомневаться, ездила в город, к докторам… Но ведь он приходил еще раз!
– Неужели?! – заерзал в креслах Зыбин.
Давно уж принесли им чай, пироги, варенье, а Виссарион Фомич, изрядно проголодавшись, лишь поглядывал на угощение с вожделением, ибо хозяйка так и не предложила им – отведайте, господа…
4
– Отпечатки ее, – сказал Друбич. – На стенах, на полу, на ручках дверей – везде. Короче, повезло нам!
Честно сказать, София пребывала в полной уверенности, что отпечатки не совпадут. Жаль, жаль! А девочка-убийца сидела в соседней комнате и, не подозревая, в какую она угодила западню, рассматривала свои черные ладони. Нет, при взгляде на нее у Софии не проходило ощущение совершаемой ею трагической ошибки, которая в будущем изменит и ее существование тоже. И ничего не поделаешь в этой ситуации, да и что тут можно сделать? Девчонка-то обречена, смотреть на нее – нет сил! Не привлекая к себе внимания, София выскользнула в коридор, но не прошла она и десяти шагов, как ее опередил Артем, загородив ей дорогу и еще и руку уперев в стену.
– Ну, ее отпечатки, ее, да! – раздраженно сказал он. То-то и оно: Артем чувствовал Софию, как и она его. – Что ты против этого скажешь?
– Сказать тут нечего, но мне ее жалко. Очень! Она какая-то несчастная… вроде бы она и понимает это, и в то же время не знает, в чем ее несчастье.
– Это не аргумент. А вот кровь на ее… э… одежде и коже, отпечатки…
– Знаю, знаю! Куда вы ее теперь?
– В СИЗО. Успокойся, сначала ее в изолятор положат, наш психиатр с ней поработает, ведь нам нужны ее показания.
– Я могу передать ей какую-то одежду?
– София, если ты будешь всех подряд жалеть – нищей станешь.
– Надеюсь, ты меня не бросишь в нищете и хоть корочку хлеба мне подашь. Артем, а когда ты с психиатром встретишься?
– Завтра. Молчи, молчи, знаю я, чего ты хочешь. Договорились: беру тебя с собой, тебе же необходимы факты для твоих романов.
София улыбнулась, поцеловала подушечки двух своих пальцев и приложила их к щеке Артема в знак благодарности. Он задержал на своей щеке ее руку, заметив:
– Я ж не в поезде, проще напрямую. – И он наклонился, подставив щеку.
– Мы на работе, – остудила его пыл София.
– Ладно, после работы я везу тебя домой, и ты выразишь мне свою благодарность напрямую, идет?
– Выражу.
Но подобные обещания не всегда выполнимы. Артем позвонил и сообщил ей, что, к сожалению, он не отвезет Софию домой: едет на очередное убийство.
– Ничего страшного, я доберусь сама, – сказала она в трубку.
– За мной должок. Но и за тобой – тоже, помнишь?
– Помню, помню, – рассмеялась София.
Опять соседка обнаружила труп, и дверь вновь была приоткрыта, но это еще ничего не значило. В квартире на десятом этаже нового элитного дома лежал труп женщины, и у нее… было перерезано горло!
– Жестоко, – констатировал Друбич, ставя чемоданчик на стул. – Главное, до боли похоже на предыдущий случай.
– Угу, угу, – подтвердил Левин. Дальнейшие его фразы были насквозь пронизаны иронией: – Почерк один. Только убийца с этим почерком уже сидит в СИЗО! Не странно ли все это?
– Не сидит, а лежит, и не в камере на нарах, а на кровати, в изоляторе, – уточнил Артем резким тоном. Он обычно злился в обстоятельствах подобной путаницы.
– Ой, какая красивая женщина, – посетовал Левин, стоя над кроватью, на которой лежала убитая. – Мне всегда нравился такой цвет волос.
– Ну, знаете! – фыркнул Артем. – Это самый их ненатуральный цвет.
– Знаю. Красно-медных волос не бывает в природе, а вот мне нравится. Судя по тому, что она обнажена, смерть застала ее в момент акта любви.
– Вы просто поэт, – заметил Друбич, исследуя пол, согнувшись пополам. – Ну, давайте пофантазируем. Итак, ее убил любовник…
– В контакт с ним она вступила днем…
– У каждого свои привычки. Чем-то она не угодила своему привередливому любовнику, и он ее по горлу – чик… В прошлый раз нам оставили бритву, а где сейчас орудие убийства?
Они осмотрели спальню, шныряя по ней с тараканьей скоростью, но Артем их разочаровал, хотя и без него все было понятно:
– Убийца не оставил орудия убийства.
– Зато он оставил следы, – уткнувшись глазами в пол, сказал Друбич. – Опять – кровавые босые ступни! Не верите? Идите сюда! Артем, видишь, вот след от ноги, примерно сорок третьего размера. Нечеткий след, но… Хм, наш любовник, вместо того чтоб слинять незаметно, еще и потоптался в луже крови.
– У каждого – свои привычки, – поддел Друбича его же недавним высказыванием Левин. – Потом он наступил на ковер…