– Вы не знаете, что в голове у этих художников: может быть, он лишился рассудка перед самоубийством. Не думаете же вы, что он переживал, будто кто-то станет допивать его грузинское?
– Не думаю, – согласился мой друг. – Но в этом случае убийца мог без опаски пить вино вместе с убитым. Бутылка осталась почти полная?
– Нет, там было чуть меньше половины.
– Вам удалось установить, чем убили Лагина?
– Это – одно из тёмных мест в расследовании. Может быть, острым сучком, может, карандашом.
Измайлов усмехнулся:
– Что же вы не настаиваете на карандаше, – это было бы прямым указанием на Терновского или другого художника?
– Потому что рана – очень глубокая, а карандаш нужно держать рукой. Во время следственного эксперимента выходило, что карандаш засовывали в рану – не хватало глубины. А это уже изуверство какое-то…
– Безусловно… Вы не спрашивали случайно Алдатова, встречался ли он с Лагиным после выставки?
– Случайно спрашивал, – Егор Федотыч улыбнулся так, чтобы мы почувствовали всю нелепость сомнений в его профессионализме. – Тот ответил, что Лагин к нему не подходил, а у него не было никакого желания общаться с самонадеянным выскочкой.
– Алдатов на него разозлился? – воскликнул я.
– Иван Евстафьевич не любит проигрывать, – справедливо заметил Измайлов, – а Лагин обещал достать деньги за «Иуду» на следующий день.
– Хуже всего, если Лагина действительно убили грабители-«гастролёры», а Терновский покончил с собой из-за неизвестной душевной драмы. Тогда у нас на руках будут два нераскрытых дела. Единственное связующее звено – выставка, но какой резон Гарелину убивать своих подопечных, если он потом помогает семье убитого? Одни убытки.
– Не совсем так, – возразил мой друг. – Денежной прибыли у Тихона Борисовича действительно нет, но он обеспечил хорошую рекламу галерее и своему благородному поступку. Подозреваю, что и смерть Терновского он не оставит без внимания. Но, бесспорно, это ещё не повод убивать выставлявшихся у него художников.
В это мгновение мы услышали стук в дверь, не сговариваясь, встали и отправились встречать нежданных гостей. Стучала хозяйка квартиры – довольно крепкая полная старуха с любопытным, задранным кверху носом, на котором поблёскивало новое пенсне. Она сообщила, что картинами Терновского интересуется госпожа Лагина, и надо решить, что с этим интересом делать, поскольку она, хозяйка, не в состоянии хоронить жильца, родных у него нет, государство похоронит беднягу по низшему разряду, а тут хоть какие-то деньги. Правда, покойный, кажется, был самоубийцей, но это не так уж важно, потому что платил за квартиру исправно, и вообще – человек порядочный и тихий, хоть и краски у него вонючие. Торопливо проговорив свой монолог, она уставилась на Егора Федотыча блестящими сорочьими глазами. Тот невольно усмехнулся сообразительности пронырливой хозяйки и разрешил позвать Лагину. Старуха подошла к перилам и хорошо поставленным голосом оперной дивы крикнула вниз: «Пожалте, госпожа Лагина-а!»
При появлении нового персонажа до этого внимательно слушавшая мой отчёт Татьяна Юрьевна потребовала подробностей, которые я ей и предоставил. Когда дама стремительно вошла в квартиру, Егор Федотыч отпихнул рукой сгоравшую от любопытства хозяйку и захлопнул дверь.
– Елизавета Романовна Лагина, – с достоинством представилась гостья, она заметно грассировала. – Я бы хотела забрать все свои портреты и оказать посильную помощь в погребении… – она запнулась, так и не назвав имени покойного.
– Надеюсь, что Егор Федотыч разрешит забрать портреты, если они имеют с вами сходство, – дипломатично начал Измайлов. – А мы, в свою очередь, попросим вас ответить на некоторые вопросы. Это необходимо, чтобы найти убийцу Андрея Станиславовича.
Лагина даже слегка отшатнулась:
– Так он не?..
– Весьма сомнительно. Прошу вас, присядьте.
Намерение воспользоваться неожиданным визитом вдовы показалось мне весьма удачным: само её появление говорило о том, что былые страсти в любовном треугольнике так и не угасли. Лагиной, вероятно, было лет тридцать семь и она обладала яркой внешностью и порывистыми движениями. (Смолисто-чёрные волнистые волосы, густые брови, очень прямой нос и чувственные, чуть изогнутые губы наводили на мысль о цыганской крови). Особенно примечательными были глубокие прозрачно-зелёные глаза, которые, как море в непогоду, меняли цвет вместе с настроением их обладательницы. Стало ясно, отчего в неё влюблялись художники.