– И что это нам даст? – не поняла Оленина. – По словам Красилова, Гарелин со всеми попрощался, запер слугу в галерее и поехал домой. Нет ничего преступного в том, что он использует грека в своих торговых операциях.
– Не совсем так, – возразил ей Измайлов. – Мне кажется, не может быть всё гладко в сделках, для проворачивания которых надо прибегать к услугам Хадзиса.
– Но я всё ещё не вижу мотивов для убийства Лагина, – я пожал плечами. – Вы собираетесь следить за Гарелиным или придумать похожий трюк с шантажом?
– Конечно, нет, – устало ответил мой друг. – В этом-то и сложность. Словно я что-то упустил, но никак не могу вспомнить, что именно. Так продолжается уже несколько дней. Я чувствую, что какая-то важная деталь утрачена, ушла сквозь пальцы, хотя подсказка была рядом совсем недавно. Простите, я снова покину вас: не хочу нагонять скуку своими… – он задумался. – Как было бы славно, прийти в свою память, как в лавку, и найти на полках то, что требуется. А вместо этого я бесцельно блуждаю в тёмном подземелье.
С этими словами он оставил нас наедине, точнее, в уютной компании уснувшего на коленях у Татьяны Юрьевны Хералда.
обезьянка Снайдерса* – Франс Снейдерс – фламандский живописец, мастер натюрморта и анималист эпохи барокко.
Сколько верёвочке не виться
В пятницу вечером Лев Николаевич уже не выглядел таким удручённым, как накануне, из чего мы с Татьяной Юрьевной сделали вывод, что традиционный ужин будет не только вкусным, но и богатым на сюрпризы. Мы знали, что не стоит набрасываться на нашего сыщика с вопросами: при желании он всё подаст под самым лучшим соусом. Но после того как принесли десерт – черничный грант – любопытство в короткой схватке одолело терпение, и Оленина воскликнула:
– Ох, не томите, Лев Николаевич! Мы чувствуем, что у вас есть новости.
– Есть, – важно склонил голову Измайлов, промокнув губы салфеткой. – Вы же знаете, как нужна мне для вдохновения музыка?
Мы с нашей гостьей кивнули одновременно, как китайские болванчики. Моему другу для разгадки предыдущих преступлений потребовались одна опера и часть Бетховенской сонаты, и нам было интересно, что же он выбрал на этот раз.
– Вчера в Дворянском собрании давали Первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. Это замечательная музыка, но ощутимых результатов она не принесла. Однако сегодня утром меня осенило: Терновский был католиком, – вы ведь помните католическое распятие в его комнате, – и это всё решило. Я отправился в базилику Святой Екатерины – доминиканскую церковь на Невском.
Базилика святой Екатерины Александрийской
– Как же вы туда попали? – спросил я в замешательстве, и Татьяна Юрьевна поддержала меня взглядом. Несомненно, я знал эту церковь: она стояла почти напротив Думской башни, и в ней находилась могила последнего польского короля Понятовского. Но сама мысль о том, что Лев Николаевич отправился в католический храм, казалась мне кощунственной. Как можно ходить к иноверцам? Это всё равно что посетить мечеть или синагогу. Конечно, католики – христиане, но совершенно непохожие на нас, православных.
Однако Измайлова собственное поведение ничуть не смущало:
– Как попал? – добродушно прищурился он. – Обыкновенно: через дверь. Пришёл на утреннюю службу вместе с прихожанами и послушал орган. Там недурной органист, знаете… весьма недурной.
Не переживайте, дорогие друзья, на меня никто не обратил внимание. В Европе я часто захаживаю в костёлы или кирхи, чтобы послушать орган. Такая мощь, величие и высота – редкое явление, орган – король инструментов и властитель душ.
В общем, сидел я на лавке (там можно сидеть во время службы) и слушал хоральную прелюдию Баха «Ich ruf zu dir, Herr Jesu Christ», что можно перевести как «К тебе взываю, Господи Иисусе Христе». Вся прелесть в том, что никто не пел – только слушали мелодию, парившую в горних высях. Именно так, – повторил он задумчиво, – в горних высях. Потрясающее впечатление…
Интерьер базилики Святой Екатерины Александрийской