- Я сейчас достану нож, мне нужно обрезать веревку, - произношу ровным голосом, - хорошо?
Кивает.
- Если что, здесь второй этаж, ты сломаешь ноги. Лежи, - предупреждаю, прежде чем встать. Одним движением освобождаю ее от пут. Она сразу же поднимается и забивается в угол. Проводит руками по волосам, растерянно оглядывая комнату.
Не передать словами, насколько мне чертовски больно видеть ее такой. Знать, что виноват. Ее глаза полные слез. Карина смотрит куда угодно только не на меня. И это будет моим наказанием. Она никогда больнее не взглянет на меня как прежде.
Отхожу к окну, когда звонит мой телефон. Давид.
- Джон в отключке на вокзале, сидит на скамейке, будто спящая красавица.
- Убери его оттуда и приведи в чувство, - отключаюсь. Смотрю в окно, на нескончаемое поле. Филипп специально построил дачу поодаль. Сделал звукоизоляционные стены. Когда совершаешь темные дела, лучше чтобы о них никто не знал. Так есть шанс обелиться.
А у меня есть шанс? Оглядываюсь через плечо и встречаю ее взгляд. Не думаю.
- Поехали, я отвезу тебя домой, - делаю шаг к кровати. Карина не шевелится наверно с минуту. Потом все же выбирается и становится на ноги рядом со мной. Чуть задирает голову.
- Ты будешь рядом? – ее напуганный шепот
- Никто к тебе не прикоснется. Я обещаю.
- И ты?
Боль сдавливает диафрагму. Но внешне стараюсь оставаться спокойным, ради нее.
- И я, - уверяю.
Мы проходим мимо веселящихся людей, и девушка жмется ко мне. Не потому что доверяет, по инерции. Ни Святой, ни его ребята нам по пути не попадаются. Не знаю, что я буду готов сделать с ним в следующий раз, если увижу.
Усаживаю ее в машину и закрываю дверь. Сам сажусь за руль. Некоторое время просто смотрю на ворота, чтобы сосредоточится на следующих действиях. Понимаю, что мне некогда раскисать, мне есть о ком позаботится.
Выезжаю и, разворачивая машину, еду к трассе.
Карина молчит и смотрит в одну точку через лобовое окно. На подъезде к городу что-то меняется, она, будто просыпается. Оглядывается. Тянется к солнцезащитному козырьку и опускает его. Убирает заслонку и оглядывает себя в зеркало. Дрожащей рукой поправляет волосы. Этой же рукой размазывает разводы туши по лицу.
- Можно, - ее голос, дрогнув, смолкает. Откашливается. – Можешь дать мне телефон?
Протягиваю просимое, сбавив скорость. В конце концов, мне чертовски нужно ее чувствовать рядом, хотя бы еще немного времени. Потом я буду готов ее отпустить.
Набирает сообщение и отправляет. Отдает гаджет обратно.
- Останови, - просит.
Сбавляю ход и притормаживаю у обочины.
- Если хочешь бежать город в том направление, но бежать еще далеко, - предупреждаю.
Смотрит на меня, затем протягивает мне неполную полторашку воды, что торчит между кресел.
- Польешь?
Умываясь, израсходует всю воду. Отворачивается от меня и, задрав майку, вытирает лицо. Лучше выглядеть не стало.
Первая садится в машину. А я еще минуту стою на солнце без одной мысли, оглядывая кукурузное поле перед собой. Глубокий вдох. Едва ли кто может приставить, как мне хочется ее коснуться. Как хочется обнять и утешить. Убедить, что ее никто больше не обидит.
Сажусь за руль и мы снова трогаемся.
- У тебя есть влажные салфетки, - оглядывая себя в зеркало, спрашивает. Глянув на нее, открываю бардачок. Находит и начинает вытирать лицо. Кожа становится красной от жесткости ткани рассчитанной для рук. Но Карина упрямо продолжает тереть.
- Я хочу в полицию.
- Не стоит.
Запоковывает пачку и защелкивает бардочок. Смотрит на меня, сжимая несколько использованных салфеток в руке.
- У Филиппа везде свои люди. Святому ничего не будет. Тем более ты ничего не докажешь. Даже если я подтвержу, это лишь слова, а Угловой не последняя фамилия.