— Ладно, — она с трудом уговорила голос не дрожать от пережитого страха. — Ты рассказал мне про свои слабые стороны, теперь расскажи про сильные.
— У меня есть плед, — тут же сообщил Слуга.
Тепло и мягкость упали на неё и взяли в плен. Ясмин и не догадывалась, насколько замёрзла. Ее тело работало на остатках дара, переплавляя его в тепло, но любой дар конечен, особенно без подпитки и в полевых условиях.
Он шёл за ней по темноте и после дождя, холодный, как лед, и не спавший две ночи подряд, чтобы вручить ей плед и создать приятное о себе впечатление?
— Ты собираешься меня убить? — спросила она прямо.
Из оружия на ее стороне была только метка, и слабая попытка сбить противника с толку.
— Я не собираюсь убивать тебя сегодня, мастер, — она почти физически почувствовала его бархатную усмешку.
Разумеется, у него будет ещё много возможностей, особенно когда они достигнут солнца.
— Что ж, — Ясмин невольно смягчилась. — Тогда спасибо. — И, словно почувствовав его удивление, пояснила: — За плед.
Конечно, он хочет ее убить. Теперь, когда она знала о настоящей Ясмин так много, его желание казалось естественным.
— Плед универсальный и растягивается почти на восемь метров, — чуть поколебавшись сказала она. — Мы можем завернуться в него с разных сторон и между нами останется вся пещера, так что…
Ей было стыдно. Этот мир уже успел показать ей обратную сторону своей красоты. Мораль, основанная на семи постулатах о грехе, система, контролируемая жесткими правилами, не дающая исключений ни ребёнку, ни старику. Закрытое тело, закрытое сердце, закрытый от вмешательств извне разум — вот идеал цветка, блистающего в обществе. Прямо сейчас она нарушала примерно сотню правил, предлагая мужчине (голому и явно планирующему ее убить) разделить с ней пространство после захода солнца.
— Не откажусь, — с готовностью согласился Слуга и завозился неподалёку. — Оказывается мой жестокий мастер готов отринуть правила во имя любви к ближнему своему.
Это было чуть больше, чем упрёк в легкомысленном поведении. Если бы она была настоящей Ясмин, влюблённой в этого наглеца, то кусала бы до утра губы, чтобы не разрыдаться. Гадюки состояли в близком родстве с этим Слугой.
— Не забудь на заре пасть ниц и возблагодарить меня, — сказала она холодно.
Натяжение пледа чуть ослабло, и Ясмин вдруг поняла, что все это время он ждал от неё удара Лаской.
В пещеру гуськом прошли люфтоцветы. Сначала столпились у самого входа, после засеменили к Ясмин, словно она была их мамочкой.
Слуга мягко засмеялся.
— Никогда не пойму, за что ты им нравишься.
Им нужна темнота, чтобы ее освещать, подумала Ясмин. А мы обе полны холодной ночью до самых краев. Мысль была пафосной и смешной.
— За терпение, ум и душевную красоту, — она с готовностью уставилась на Слугу.
Его лицо, попавшее в зону свечения люфтоцветов, фонило слабой белизной на расстоянии в пару метров. Ему хватило такта не снимать с глаз вымокшую в Дожде повязку, и та пересекала его лицо чёрной маслянистой змеей.
Теперь, когда Ясмин получила практически открытое предупреждение о своём убийстве от этой феи, она могла начать действовать. По-своему.
— Душевную красоту, — тихо повторил Слуга.
К сожалению, он не возражал, поэтому Ясмин тут же бросилась ему на выручку:
— А ты считаешь, что я исконное зло, порождение Чернотайи?
В голове вдруг зазвенело от сладкого далекого ужаса, от близости тайны ее жизни, о которой знали в Варде считанные единицы. Этот Слуга не знал. Было так забавно играть словами с человеком, который так опасен, так пьянит кровь, и так безнадежно отстает на полшага.
К сожалению, он был умён и не особенно вспыльчив, и не хотел вступать в диалог, который мог поколебать его убеждения.
— Я просто Слуга, мне не должно считать, — ответил он. — Спи.
Что ж. Ясмин и не надеялась. Эту тактику она использовала в терапии с преступниками младше двадцати двух, и на номере Два она прекрасно себя показала. Даже номер Шесть зацепила по касательной, хотя на это Ясмин и не рассчитывала. Наверное, Слуга был старше.
Люфтоцветы подобрались ближе и свились змеевидным кружком вокруг ее колен, из ближайшего чашелистика на миг высунулся частокол устрашающего вида зубок. Ясмин грустно закрыла глаза. Эти гадкие цветы гнались за ней от места последней стоянки, потому что она вкусная?
Во что превратилась ее жизнь…
— Пусть убирается, — шепнуло в ее голове. — Пусть убирается, пусть убирается, пусть…