— У меня нет друзей, — хмуро сказала Ясмин.
Мастер снова засмеялась, но не обидно, а словно подначивая продолжить эту дурацкую игру в поиск себя.
— Я — Ясмин, — попробовала она ещё раз, цепко отслеживая реакцию мастера. — Дочь тотема Бересклета, мне двенадцать, и мой айкью превышает среднестатистическую норму Варды на двадцать единиц для цветка моего возраста. Я умею растить, выращивать и скрещивать, делать настойки и простые лекарства, знаю наизусть старый и новый справочники всех трав, даже тех, что давно повывелись. Да я снова могу их вывести! Я люблю есть и спать, и читать. Мой любимый цветок — роза. Ненавижу комаров, особенно новую популяцию, и варить кисель
Мастер долго молчала, а после погладила ее по голове.
— Давай попробуем ещё раз, — мягко предложила она. — Как осознаёт себя маленький жук, который живет в твоём саду? Как он понимает, когда бежать, когда кусать, где ему хорошо, а где опасно? У него нет зеркала, нет семьи, он лишён примитивных социальных навыков, а его мозг столь мал, что может контролировать лишь базовый набор потребностей. Однако весь этот невеликий потенциал он использует на сто процентов. Этот малыш ловит усиками звуки, запахи, оптику и зачастую и весь химический набор сигналов, закодированных в вибрациях, которыми он обменивается с окружающим его миром. Он знает зачем и для чего создан, как действует тело, как обмануть хищника и как приманить добычу. Ты, что же, Ясмин, не достигла даже уровня жучка? У муравьев есть самосознание, ты знала?
Знала, но…
Что есть самосознание, если все что Ясмин знала о себе до этого момента, мастер отвергла, как несущественное?
— Самосознание и контроль, ничего больше. Я знала немыслимое количество цветков, одаренных от рождения и тотема, которым сулили ясное будущее, полное свежей зелени и солнца, и знала, как низко закончили большинство из них, лишь от того, что вся их надежда лежала в области сырой силы. Но сила такова, что нельзя больше, нельзя сильнее, нужно правильнее. Филиграннее. Великий Примул достиг титула путём бесконечного совершенствования своего, изначально несерьезного оружия. Его контроль над изначально невысокими способностями велик настолько, что достоин отдельной диссертации. Попробуй закрыть глаза и увидеть себя вне своих представлений о самой себе. Вот твоё домашнее задание, Ясмин.
Мастер оставила ее на три дня, и впервые Ясмин почувствовала себя одинокой. Она варила и ела безвкусную крупу, резала овощи, мыла пол, ухаживала за садом, и не имела ни малейшего понятия, как увидеть саму себя. Но она Надежда Бересклета, она должна укорениться на изменчивых склонах новой Варды и дать ещё один шанс своему тотему.
Она, сожри ее гниль, дала слово.
Она закрывала глаза и пыталась найти себя в темноте под сомкнутыми веками, но вместо этого видела розовый свет солнца, ласкающий лицо, слышала тяжелое гудение шмелей, тонкий скрип старых досок и стук вишен, дробно бьющихся в крышу старой веранды. На третий день она, наконец, нашла. Маленькую неразличимую искру, плавающую в темноте ее тела — тощую серебряную бабочку, которую кто-то посадил в банку и закрыл сверху крышкой. И та мечется, захлебывается это густой чернильной тьмой, потому что на самом деле она хочет только счастья и радости. И свободы, которая лежит за стеклянной стеной ее собственного тела…
— Чего ты желаешь, дитя?
Радости, свободы, идти босиком по росе, по цветам, не оглядываться…
— Власти, денег, красоты, богатых тканей, вкусной еды, башни на семь этажей, сада, упирающегося в горизонт, в котором тысячи яблонь, слив, вишен и сладких розовых персиков, — со злобой сказал Ясмин. — Титула, которому нет равных. Страсти красивых юношей. Многочисленных даров от людей, восхищенных моими способностями, тысячи книг, который я еще не прочитала, тёплых цветных ковров, сладких вин, признания, восхищения, всего хочу.
Мастер явно не разделяла ее эмоций — уголки ее губ подрагивали, словно удерживая улыбку.
— Ты рассмешила меня трижды, хотя видит соцветие, я не самый весёлый человек в Варде.
Она, наконец, расхохоталась, откинув голову, и белое платье, как живое, плыло по ветру.
Ясмин забрали от мастера, когда ей исполнилось двенадцать.
И весь последующий год стал пыткой, в которой она вспоминала то мать, то мастера, а после только ту маленькую искру, дергающую беспомощными крыльями в полной темноте.
— Осторожнее, мастер, — с укоризной напомнил Слуга.
Ясмин обнаружила себя кучей мокрого цветного тряпья, осевшего в его руках, глаза бессмысленно и стеклянно смотрели в небо. Она, что, потеряла сознание?