Как ни странно, из пустыни они вышли спустя час хода на юг. Почти без приключений. Только один раз Верн спросил у Абаля:
— Какого цвета у тебя нижняя сорочка?
— Я убью тебя, белая, — нехорошим голосом сообщил тот.
Больше вопросами никто не баловался, и когда песок, клубящийся серым дымом, выпустил их в долину, полную янтарных камней, они опешили от неожиданности.
— Четыре испытания? — с подозрением уточнил Абаль.
— Четыре, — твёрдо ответила Ясмин. После замялась. — Вроде бы четыре.
— У этого поля нет приказа, — сказал Хрисанф.
Он водил рукой, словно гладил воздух или плавно правил закинутый в море невод. Ясмин присела рядом, дотрагиваясь до странных камней, похожих на янтарь слишком крупной и сложной формы. Те мягко пружинили под ее касаниями, наподобие сквиша, и были тёплыми наощупь. Их было приятно гладить.
— Как детская игрушка, — сказала она. — Антристресс.
— Что такое антистресс? — тут же спросил Хрисанф.
Ей показалось или Абаль насторожился? Его поза не изменилась, но словно вся целиком вслушалась в их тихий диалог.
— Это… — она замялась. — Предметы, которые позволяют снять нервное напряжение.
— Стресс снимают другие вещи, — тихо пробормотал Верн.
Он покраснел и отвернулся. Румянец на серой от недосыпа и пресловутого стресса коже смотрелся непривлекательно. Но гармонично. Классика цветосочетания.
— Стресс хорошо снимает дружеский поединок, чтение и медитация, — нудно перечислил Абаль.
Ясмин усмехнулась. Котов в этом мире не было.
— Это как гладить белок, — покопавшись в остатках чужой памяти сказала она. — Медитация.
— И поединок, — тут же добавил Абаль. — Они же кусаются.
— Дружеский.
— Кусаются они всерьёз.
— Они не любят, когда их гладят.
— Замкнутый круг, — Абаль засмеялся.
На этот раз это был простой и легкий смех.
Хрисанф и Верн переводили глаза с Ясмин на Абаля и наоборот. Она их понимала. Ещё вчера Слуга планировал ее убийство, а сегодня так беззастенчиво мил.
Ясмин пожала плечами:
— Эти камушки не кусаются, когда их гладят, и хорошо бы взять один себе, но… Я чувствую, что нужно оставить их здесь.
Она выпрямилась и двинулась вперёд по тёплым камням всех видов и форм, которые только допускает человеческое воображение. Один из камней она все ещё держала в своих руках — такой тёплый, мягкий и упругий. Прозрачно-оранжевый, как янтарь, и приятно-тяжелый.
Наклонилась и с уважением положила его среди других таких же прозрачных солнечных камней и двинулась за Абалем.
— Движемся на юг, — сказал он, когда Ясмин с ним поравнялась.
Теперь, когда он ее не ненавидел и не хотел убить, рядом с ним стало надежно и хорошо. В какой-то мере она понимала отчаяние настоящей Ясмин, которая вольно или невольно сделала его своим врагом.
— Почему ты потребовала моего присутствия на этой операции? — мирно спросил он. — Ты могла требовать понижения статуса. Это ударило бы по мне, куда больнее.
Он остановился, и Ясмин застыла рядом. Они все ещё были близко к пустыне, которая брала с путников дань правдой и истиной, но давление уже не было таким сильным.
— Так случилось, — с усилием ответила Ясмин.
Она просто-напросто не знала правды. У неё не было снов с его участием.
Абаль изучающе сфотографировал ее взглядом и снова двинулся вперёд. Верн и Хрисанф не вмешивались в их разговор и шли на метр позади, словно давая им возможность остаться наедине и договориться.
Спустя несколько шагов — десять или двадцать, или чуть больше — она вдруг заметила, что идти стало тяжелее. Ноги вязли, как в болоте. Камни обнимали сапожки всем своим мягким телом и тянули вниз. Ясмин попробовала стряхнуть их, но ноги ввинчивались только глубже.
— Пятое испытание, — сказала она с ужасом.
Абаль обернулся. Она вдруг увидела, что он ушёл гораздо дальше неё. В темных глаза мелькнуло удивление.
— Нет, — ответил он на ее испуганный взгляд. — Я ничего не чувствую, и у этого поля нет приказа. Оно свободно от человеческой воли.
— Но я не могу идти, — пожаловалась она. — Вязну, видишь?
Он в два шага вернулся к ней и уже привычно поднял ее на руки. Ясмин с усилием обхватила руками его за плечи, потому что не дотянулась до шеи. Тело стало тяжелым и непослушным, гравитация увеличилась вдвое. Как только он меня держит, подумала она с недоумением.
И отключилась.
Она уснула. Упала сознанием в прошлое.
Мама — деятельная, светловолосая, всегда в прекрасном настроении — отчаянно пыталась устроить ее на биофак. Это было не сложно, они с отцом работали в одном институте и ее будущее лежало светлой и спокойной дорогой, по которой она не пошла. В конце девяностых они развелись и мать полностью ушла в генетику в частном столичном комплексе, а отец остался. Он хотел сделать карьеру.