Ясмин — тогда ее звали Аминой — ушла, потому что была не в силах каждый день видеть человека, который вычеркнул ее координаты. Просто представила, как отец проходит по институту мимо с пустым взглядом — тот самый человек, который варил ей манку и чинил сломанный пластмассовый вертолёт — и не смогла. Сказала матери, что биология — это скучно.
Она осталась одна против враждебного мира. Ее место в жизни, такой очевидное ещё пять лет назад, никак не находилось. У неё просто не было никаких особенных талантов.
В детстве мать много куда пыталась ее устроить. В музыкалку. Но как заметила ее репетитор:
— Голос ангельский, слуха нет.
Смелая была женщина. Пятая по счету из многочисленных репетиторов.
Мама не смирилась. Амина скиталась по кружкам в поисках собственного таланта, но как правило, уносила только пару практичных умений и желание никогда не возвращаться. В художке завела подругу и умение преподнести себя эпатажно, на танцах приобрела фотогеничность и умение красиво сидеть в углу, а кружок древнегреческой поэзии наделил ее умением лепить к месту цитаты древнегреческих философов. Отец называл это «с миру по нитке».
Он ушёл, когда ей было тринадцать к даме вроде неё самой — лишенной слуха, умело упоминающей прочитанные книжки и явно умеющей готовить. К тому же у неё не было разочаровывающих детей.
Иногда он всплывал на горизонте, чтобы дать ей стольник и похвалить стильное пальто. К тому моменту, как она окончила психфак, он выглядел потрепанным и усталым. Жаловался на вторую супругу, на те самые качества, к которым ушёл девять лет назад. Иногда осторожно спрашивал о матери и по-детски радовался, узнав, что она все ещё не вышла замуж. В его понимании он выиграл. Она смотрела и боролась с тошнотой.
Красотой она не блистала. Детское одухотворенное лицо к старшим классам приобрело черты бледной барышни, работающей белым фоном при более яркой подруге. Русые, с осенней рыжиной волосы неопределенного тона, светлые, едва заметные брови, ресницы, пропадающие при неудачном ракурсе, веснушки, в плохие дни оттеняющие лицо нездоровой желтизной. Она быстро поняла свои минусы.
И плюсы.
Хороший вкус, хороший макияж, благородный крой и дорогая обувь подняли ее на олимп интересных женщин. Она заводила знакомства, заводила романы, весело кутила по выходным в регулярно обновляющихся компаниях, и благодаря умению к месту цитировать поэтов, имела репутацию остроумной красавицы.
А после возвращалась в свою потрепанную двушку, снимая с себя вместе с платьем и макияжем маску прекрасной незнакомки. Становилась отвергнутым гадким утёнком, который никогда не переродится в лебедя. Она была счастлива только в своей старой детской наедине с книгами и наукой. Самоутверждение превращалось в обузу. Но рядом была мама и жить было можно. Были силы лгать. С ее смертью все закончилось. Действительно все.
Она тупо смотрела на квадрат земли, куда криво прилепили крест, и не понимала, зачем все это было. Зачем она живет, если в любой момент сама окажется в такой могиле по соседству? Необычайный талант, красавица, которой нет равных, алкаш, который опохмеляется у пивной, посредственность, старик и ребёнок — все сделались равны. После смерти наступал долгожданный коммунизм, про который они в детстве орали лагерные песни. Каждому по квадрату земли и пучок тонконогих гвоздик в дни поминовения.
Но она привыкла держаться и исправно функционировала. Ходила на работу, потом домой. Что-то ела, что-то носила, что-то говорила на собраниях, устало улыбалась, когда при ней шутили.
И она не знала в какой момент открыла глаза в теле по имена Ясмин, владелица которого, должно быть, бежала в своё собственное небытие.
Проснулась от боли. Кто-кто без всякой нежности отвешивал ей пощечины.
— Хватит, — простонала она, чувствуя, как горят щеки.
Голова казалась чужой и тяжёлой, она попыталась приподняться, но не смогла. С трудом разлепила словно налитые свинцом веки и увидела Слугу.
— Зачем ты разбудил меня, Абаль, — шепнула она. — Я не досмотрела свой сон, а он был очень важным.
— Ты не приходила в себя слишком долго, и я не смог ждать. Ты дышала совсем тихо.
Абаль навис над ней, и Ясмин впервые увидела его волосы распущенными. Они облепили его мягкой чёрной волной, и весь он целиком казался темным и едва уловимым на фоне ночного неба.