— Приветствую мастера Белого цветка.
К ним подошёл мастер Тонкой лозы, весьма открыто касающийся серебристой ткани рукава своей спутницы. Открытая заявка на ухаживания. Что ж, Ясмин могла понять его открытую демонстрацию завязи отношений — спутница была красива и весьма элегантна.
— Доброго рассвета, — пробормотала Ясмин, неловко склонив голову перед серебристой госпожой.
Та приподняла ее подбородок короткой метрической линейкой и благосклонно улыбнулась:
— Дитя Бересклета. Так вот ты какая… Не пойдёшь ко мне на практику этой осенью?
Глаза у неё тлели слабой болотной зеленцой, тонкие скулы поблескивали на свету драгоценной пудрой. Ясмин, оставшаяся где-то в своём пятнадцатилетии, побежала бы, взвизгнув от счастья. До сегодняшнего дня ей не предлагали практику добровольно.
Вот только… Касание предметом чужого лица — демонстрация пренебрежения, громкое приветствие именем запретного тотема — открытое приглашение всему окружению посмеяться. Она почти физически ощутила всеобщее любопытство и насторожённость. В Варде любили посмеяться, если это бесплатно. И эта чудесная в своей красоте госпожа — друг мастера Тонкой лозы, что само по себе является очень дурным знаком.
Возможно, эта атака вовсе не на неё, а на мастера Белого цветка, но она уже давно все решила. За каждым ударом последует ответный удар.
— Я бы с радостью, — сказала она тоненьким голоском примерной ученицы. — Но я бы лучше уступила своё место Лаузе. Она двадцать четвёртая в этом году, а я, наверное, справлюсь самостоятельно.
Лауза — личная ученица мастера Тонкой лозы, и почти наверняка обошлась своим родителям в круглую сумму, настолько она бестолковая. Она неплохая, но у ремесленников ей было бы лучше. Это даже не месть. Легкий укол. Мастер Тонкой лозы благосклонно улыбается и безупречно держит удар, но отпускает руку своей серебряной госпожи.
Ну да ничего. В следующий раз они будут будут знать, что Ясмин тоже любит посмеяться. Весьма любит. А теперь, после смерти оружия, ей и бояться особо нечего — ниже падать просто некуда.
— Ты напрасно злишь их, — предупредила мастер, едва они отошли. — Уж больно ты разогналась, девчонка. Власть, сила, деньги и родовые тотемы стоят за их спиной, а за твоей спиной один только гонор.
Мастер брюзжала, а Ясмин улыбалась. За ее спиной был мастер Белого цветка — самый прекрасный в мире.
К Примулу их пригласили последними. Мастер была права, когда говорила взять с собой книгу по селекции розоцветных. Учить все равно нужно, а лень невозможная — розоцветные, по которым Варда сходила с ума, уже в зубах вязли. Уж и не знают, как выслужится перед Примулом, выходцем из тотема Спиреи.
— Высоких роз, мастер Звенящего шипа, — обе склонили головы перед высоким человеком, который не нашёл в себе желания подняться в приветствии.
— Доброго рассвета, — равнодушно ответил тот.
Даже не делает вид, что занят. Просто сидит, откинувшись в массивном кресле, которые так же ввели только при его правлении. Без разрешения Ясмин не смеет поднять головы, поэтому просто пялится на тёмные рукава, растекшиеся по красному дереву стола. Ужасающее сочетание.
— Подними голову, дитя Бересклета, — приказал он.
Ее мастеру он разрешения не дал, и Ясмин выпрямилась в одиночестве. И с удивлением поняла, что лицо Примула просто не ловится в фокус, ускользает, туманится. Смазывается в неяркое пятно. Каким-то немыслимым образом она понимает, что Ясмин-из-сна его видела, а вот она — нет. Быть может, потому что это не реальность, а воспоминания. Мыслимо ли запомнить незаинтересованного в тебе человека, когда рядом с неинтересным стоит Примулом садовая, выпестованная самим солнцем роза в человеческом обличье. Ясмин поднимает голову и падает в ночь его глаз. Эти глаза — самые странные в мире. Вечернее солнце бьет в боковые и задние окна, и когда Ясмин невольно сдвигается, выполаскивает, вынимает всю темноту из его глаз, делая их графитово-синими. Он совсем юн, но на нем знак отличия мастера. Сердце поднимается куда-то к горлу и трепещет, как маленькая стрекозка, пойманная в колбу.
— Мы заинтересованы в талантливых цветках, и каждому из них уготован гладкий путь. Ты, дитя, лучшая второй год подряд, что свидетельствует о незаурядном таланте в науке, мы надеемся, что ты ответишь нам искренностью. Мы не разделяем косность научного сообщества и желаем увидеть в тебе потенциал твоей матери.
Это был первый раз, когда кто-то настолько открыто упомянул ее мать. Ясмин моргнула, пытаясь выбраться из морока волшебной красоты юного мастера, стоящего рядом с Примулом. Даже сумела отвести взгляд, но тот, как припаянный, тут же вернулся обратно. Лёг на белое лицо, на слишком тяжелые для нежных век ресницы.
— Твоя мать была необычайно талантлива, и я надеюсь увидеть в тебе научный восторг мастера Гербе…
— Мастер Эрван!
Только сейчас Ясмин заметила, что в личной зале Примула находится третий человек. Худощавый и улыбчивый Файон — мастер Невидимой сети. Не удивительно, что он посмел прервать Примула, тот забылся и сказал запретное в Варде имя. Имя женщины, когда-то разрушившей научные и социальные устои страны и рискнувшей жизнью тотема во имя научной выгоды. И проигравшей.
Ясмин не почувствовала боли. Слишком много потрясений за одну минуту жизни.
Когда они вышли, Ясмин тут же нервно повернулась к мастеру Белого цветка:
— Кто это?
Ее мастеру не было даровано разрешение поднять голову, поэтому она так и вышла со склоненной головой. Выпрямилась все тем же неуловимо-музыкальным движением, какое следует при приветствии на взаимный танец.
— Ты о Примуле? — удивилась она.
— Да нет же! — нетерпеливо шепнула Ясмин. — Юноша, что стоял по правое плечо от него!
Шёпот получился слишком громким и больше похожим на задушенный вскрик.
Мастер не ответила, только посмотрела строго. После непродолжительного молчания ответила:
— Выброси эти глупости из головы, Ясмин. Он — сын Примула, самый юный мастер, покоривший одно из самых сильных орудий, который окажет часть Флоре из тотема Терна, едва она войдёт в брачный возраст.
Флора из тотема Терна… Ее милая гадкая соуровница с уклоном в самоутверждение за счёт более слабых противников. Что ж. У неё есть впереди четыре года до достижения ими брачного возраста.
У неё по-настоящему много времени.
Она проснулась от омерзительной чужой улыбки, растянувшей рот. Умершая Ясмин добиралась до неё во снах, которые теперь уже не были настолько однозначны. Фло не была добра к Ясмин, но и сама Ясмин открыто провоцировала, дразнила и загоняла соуровницу, которой и в голову не приходило, что она давно поменялась местами с жертвой. Поведение Фло носило черты детского буллинга, неизбежного в больших коллективах, тогда как Ясмин была по-взрослому хладнокровна и методична. Если бы она вошла в пустыню ещё раз, то уже не смогла бы открыто сказать, что невиновна.
Ну или смогла бы. Только потом пришлось бы рассказать, что она не Ясмин.
Она не сразу поняла, что кто-то гладит ее по волосам. Повернула голову и увидела маму.
— Разбудила? — виновато спросила та.
— Нет! — тут же яростно замотала головой Ясмин.
Закрутилась, заворочалась в белой постели, выбираясь из одеяла.
— Я ждала тебя и так боялась, что усну. Расскажи, как ты вернула руку Абалю.
К сожалению, Абаль оказался прав. Плата меткой возымела своё действие.
— Абаль сам вернул свою руку, но большего я сказать не могу, — мягко сказала мама. — Он оплатил мое молчание, и я не хочу возвращать ему плату. Но я могу восстановить твои люфтоцветы, они мне понравились.