Я её слушаю и ушам своим не верю:
— Девочка, ты это серьёзно? Мы висим чёрт знает где, происходит чёрт знает что, но тебя волнует мой внешний вид. Побеспокойся о своём, если уж на то пошло.
— А что о моём беспокоиться? — искренне удивляется Кресси и самодовольно ухмыляется. — Он безупречен!
Она меня от чего-то отвлекает? Заговаривает мне зубы?
Может, правильное решение — держаться от зеркала подальше? Слово в ответ на мои мысли, зеркало подёргивается рябью, и проступает изображение.
— Даша! — я подаюсь вперёд, вжимаюсь в стекло.
Суток не прошло, почему она так постарела?! Горе способно разом накинуть десяток лет, но я не об этом. Даша не растолстела, но заметно набрала вес, особенно в груди прибавилось. Волосы отрасли, выкрашены в сочный рыжий, но у корней непрокрас. На вид ей… к тридцати.
Даша почему-то в халате, а интерьер больничный.
А ещё — изображение сфокусировано на Даще, фон размыт, и я не сразу замечаю — рядом с больничной кроватью две кроватки для новорожденных. В первой малыш спит, а во второй моргает и, кажется, смотрит прямо на меня.
— Да… двойняшки, красавицы-дочки, — Даша болтает по телефону.
— Уже решили, как назовёте?
— В честь тёти, и в честь мамы. Если бы она могла увидеть…
Я вижу. И вижу, что моя защита теперь окутывает не только Дашу, но и передалась обеим девочкам.
У Даши всё хорошо, она счастлива.
Надо же, в мою честь…
Только сейчас я по-настоящему осознаю, что моя жизнь закончилась. Трагично, обидно рано, несправедливо — финал окончателен и обжалованию не подлежит. Мне до слёз жаль расставаться, но по крайней мере я могу уйти спокойно.
— Родные, будьте счастливы, — мне кажется, что названная моим именем малышка меня слышит.
Изображение тает.
Я всё ещё смотрю в зеркало, и я не сразу замечаю, что наши с принцессой отражения начинают меняться. В моём лице проступают её черты, в её — мои.
Она нарочно подловила меня на сердечной слабости?!
— Что ты творишь?!
Она склоняет голову к плечу, точь-в-точь, как обычно делала я:
— Ты жизнь положила ради своей племянницы. Я спасаю отца и братьев. Что тебя удивляет?
— Не за мой счёт!
Ради Даши я бы отдала жизнь, но это не значит, что я отдам душу ради чужого отца.
— А за чей же? — ухмыляется Крессида.
Мутная схема, я едва ли понимаю происходящее, но соотнести, что меня ударила книга-артефакт, а попала я в мир романа, я могу, ну и принцесса демонстрирует уверенность, а значит, ситуацию контролирует или, как минимум, понимает. С её слов получается…
— Себя в жертву приноси! — зачем ещё ей могло потребоваться выдернуть чужую душу, если не для жертвоприношения?!
Я не думаю, что мой выкрик внезапно разбудит её совесть, но эмоции рвутся — страх за себя.
Принцесса наблюдает за мной с насмешкой и любопытством, с которым наблюдают за забавной зверушкой в клетке.
— А я что, по-твоему, делаю? — серьёзно спрашивает Кресси и выражением лица становится очень похожей на папу.
— А?
— Тебе станет легче, если я исчезну?
О чём она?
— Послушай, я не хочу, чтобы ты исчезала, я хочу…
— Да-да? Что же ты хочешь?
Я бы сказала, что вернуться в свою прежнюю жизнь, но это не так. За несколько часов в мире романа в моём прежнем мире промелькнуло несколько лет. Тела давно нет… Я вспоминаю свои последние мгновения — принцесса к пожару не причастна, как и к тому, что я заблудилась в дыму.
Хочу спасти императорскую семью?
— Я…
— Позволь, я тебе помогу? Ты хочешь спасти папу и братиков, — она мои мысли читает?! — Ты не задумывалась, что посторонние мужчины воспринимаются родными, дорогими и близкими?
Стекло под пальцами плавится, истончается.
Я чувствую себя глупым мотыльком, летящим в огонь лампы, только меня заманивают не светом, а ответами на мучившие меня вопросы.
— Замечала, — только обдумать как следует не успела. — Это наведённое?
— Пфф! Ты забавная. Что ты знаешь о происхождении нашей династии?
— Ничего.
Принцесса горделиво поднимает голову:
— Мы прямые потомки богини судьбы.
У-у-у… Своё мнение лучше оставить при себе.
Не то, чтобы я отрицала саму возможность существования богов, но из древней истории я помню, что у многих народов было принято вести родословную от небожителей и великих героев, ничего нового.
— Нехило, — пожимаю я плечами.
— Наш род, как и многие другие древние рода, вырождается. Мы теряем наше божественное наследие.
— К чему всё это?