Старики смотрели на Игнатьева, как на диковинную зверюшку. Феде они напоминали живых мертвецов. Только, в отличие от натуральных мертвецов, которых Федору довелось видеть, старики не были чёрно-белыми. Они были цветными и излучали свет. Правда, большинство из них были окутаны тёмным, или чёрным облаком, с многочисленными чёрными пятнами в районе больных органов: сердце, желудок, печень, почки.
Навстречу шёл старик, опирающийся левой рукой на трость. Правая его рука была скрючена и дёргалась.
«Как он ещё живёт? — подумал Федя, разглядывая его чёрные пятна. — Для него жизнь — это наказание».
Двести двадцатая комната была в самом конце коридора. Подойдя к двери, Федя постучал. Никто не ответил, Федя открыл дверь и вошёл внутрь.
В узкой комнате стояли две кровати. Рядом с каждой кроватью стояли тумбочки, заставленные лекарствами. На кровати справа сидела опрятно одетая старушка, излучающая ослепительно-белый свет, слегка замутнённый в районе сердца. Она что-то вязала, беззвучно шевеля губами.
— Мария Ивановна? — спросил Игнатьев, глядя на неё. Он ни сколько не сомневался, что это она. Только такая боевая бабушка способна побить костылём своего великовозрастного внука— громилу.
— Ш-ш-ш! — Старушка оторвалась от вязания, посмотрела на Федю поверх очков в роговой оправе, блестящие спицы замерли. — Это она.
Бабуля показала пальцем на соседнюю кровать.
На соседней кровати лежало существо, при взгляде на которое трудно было сказать, что это живой человек. Это существо скорее напоминало мумию: грудь почти не вздымается при дыхании, кожа обтягивает череп, запавшие закрытые глаза. Если бы Федя не видел чёрное облако вокруг Марии Ивановны, он бы подумал, что она умерла. Коричневое одеяло было натянуто до груди, поверх одеяла лежали две тонкие скрюченные руки, больше похожие на лапы какой-то странной птицы. Глядя на эти руки, Федя вспомнил куриные тушки в кулинарии.
— Мария Ивановна? — ещё раз повторил Игнатьев, обращаясь к женщине на кровати. Она не отреагировала.
«С таким же успехом я мог бы говорить с трупом», — подумал Федя и прикоснулся к пожелтевшей скрюченной руке Марии Ивановны. Рука чуть заметно дёрнулась, но Мария Ивановна не открыла глаза. Не зная, что делать, Федя посмотрел на старушку на соседней кровати.
— А ты приподними спинку кровати. Она подумает, что пришли её кормить и откроет глаза. Да не переживай ты, жива она.
— И давно она в таком состоянии?
— Ой, давно! — Старушка вздохнула. — И не живёт, и умереть не может.
Федя сделал так, как ему посоветовала бабуля. Через пять секунд Мария Ивановна застонала, открыла глаза и обвела комнату безучастным, пустым взглядом. А ещё через мгновение Игнатьев почувствовал неприятный запах.
— Кажись, в туалет сходила, — Федя услышал голос старушки за спиной.
— Мария Ивановна! Я — Федя. Вы меня не знаете. Я к вам пришёл по просьбе вашей дочери, Насти…
Пока Игнатьев говорил, глаза Марии Ивановны смотрели куда-то в сторону. При упоминании Насти, Мария Ивановна вздрогнула и посмотрела на Федю. В её взгляде Федя увидел заинтересованность и продолжил после небольшой паузы.
— Я видел вашего внука, Никиту. Он сказал мне, что вы здесь. Настя явилась ко мне вчера, нет, сегодня ночью и попросила меня сказать вам, что…
— А… Ащтя, — прошептала Мария Ивановна. Её руки задёргались на одеяле, костлявые кулачки, покрытые коричневатыми пятнами, сжимались и разжимались. — Ащтя!
— Да! Настя — Федя был удивлён, услышав голос Марии Ивановны. Этот голос напоминал скрип старых деревьев в лесу. — Она сказала, что вы не виноваты в её смерти. Какой-то мужчина похитил её из магазина, пока вы покупали сахар. Он сделал с ней что-то нехорошее, а потом… а потом он убил её. Настя сказала, что он наказан. Настя любит вас.
— Ащтя! — По щекам Марии Ивановны текли слёзы. — Ащтя!
— Ну, всё… Я всё сказал… Всё, о чём меня Настя просила. Я пойду? — Игнатьев начал пятиться к выходу, бросил взгляд на старушку с соседней кровати. Она смотрела на него широко открытыми от удивления глазами, её очки съехали на кончик носа.
— До свидания! — Федя закрыл за собой дверь и побежал по коридору. Он убегал от этого серого здания, которое давило на него, от этих ходячих мумий, брошенных родственниками, от запаха мочи.
— Господи, не дай мне сюда попасть в старости! Лучше умереть молодым, чем таким старым и немощным, — шептал Федя слова молитвы, родившейся в его голове под воздействием увиденного. Когда он вышел за ворота, его вытошнило. Желудок всё-таки не смог удержать в себе остатки завтрака. Федя прислонился спиной к чугунной решётке забора, сделал два глубоких вдоха. Ему стало легче.