— Ничуть! — раздраженно фыркнул Маркхэйм. — Достаточно распространенная фамилия. Я вообще удивляюсь, что с возрождением этого вида спорта у нас еще так мало жертв по стране. К тому же я не исключаю и той возможности, что гибель Робина — несчастный случай.
— Боже мой, да что вы такое говорите! — осуждающе покачал головой Вэнс. — Впрочем, даже если это и так, нам это мало чем может помочь. В последнем случае это все становится еще более странным. Из тысячи любителей пострелять из лука убили именно того, кто носит фамилию Робин! Если поверить в несчастный случай, то можно закончить спиритизмом, демонологией и тому подобными лженауками. Может быть, вы тоже верите в то, что среди нас обитают духи и джинны, ведущие в отношении человечества некую сатанинскую игру?
— А разве учитывать совпадения значит верить в демонов?
— Мой дорогой друг, ставшая притчей во языцех «длинная рука его величества случая» не может простираться до бесконечности. Есть и другие законы, основанные на математических формулах. А наша ситуация, как мне думается, гораздо более сложная, чем может показаться на первый взгляд. Вот, например, вы мне по телефону говорили, что последним, кто видел Робина живым, был некий господин по фамилии Сперлинг.
— Именно так. Но какое эзотерическое[1] объяснение вы найдете этому факту?
— Наверное, вы знаете, как слово «сперлинг» переводится с немецкого? — елейным голосом проговорил Вэнс.
— Допустим, в школу я ходил, как и все остальные, — недовольно пробурчал Маркхэм, но уже в следующую секунду глаза его округлились, а тело неестественно напряглось.
Вэнс подвинул к нему поближе словарь немецкого языка.
— Ну, все равно, посмотрите еще раз. Мы должны все перепроверить. Сам я в словарь уже заглядывал. Я испугался, что это воображение играет со мной злую шутку, и потому предпочел воочию во всем убедиться и увидеть это слово напечатанным черным по белому.
Маркхэм молча раскрыл книгу и быстро пробежал глазами нужную страницу. Несколько секунд он сверлил взглядом одно-единственное слово, а потом решительно поднялся со своего места, словно пытаясь стряхнуть с себя некое наваждение, завладевшее его сознанием. Когда он заговорил, в голосе его прозвучали вызывающие и даже воинственные нотки:
— «Сперлинг» значит «воробей». Это каждый школьник знает. Ну, и что с того?
— Повторюсь, я всего лишь хотел убедиться в этом лишний раз. — Вэнс прикурил очередную сигарету. — Между прочим, каждый школьник помнит и стишок, который называется «Смерть и похороны малиновки», верно?
Фило окинул своего друга страдальчески-насмешливым взглядом. Тот стоял неподвижно, уставившись на освещенную весенним солнцем улицу. Вэнс продолжал:
— Ну, так как вы не очень сильны в детской классике, позвольте мне самому процитировать первое четверостишие данного шедевра.
Когда Фило прочитал наизусть знакомые с детства строчки, я почувствовал, как по моей коже побежали мурашки, словно от соприкосновения с невидимым призраком.
Глава II
На стрельбище
Маркхэм медленно окинул взглядом своего друга.
— Это же сумасшествие, просто безумие какое-то! — заметил он тоном человека, которому пришлось наяву столкнуться с воистину непостижимым ужасом.
— Что я слышу?! — с притворной обидой в голосе воскликнул Вэнс. — Это уже плагиат — я первый это сказал. (Подобными шутками он пытался отделаться от недоумения и растерянности, которые всех нас застали врасплох.) — Кстати, здесь должна участвовать еще и возлюбленная несчастного птенца малиновки. Помните, какое там было продолжение? — И он зачитал еще одну строфу:
Маркхэм, вздрогнув, принялся барабанить пальцами по столу.
— Боже мой, Вэнс! — воскликнул он. — Девушка в этом деле, разумеется, тоже присутствует. Кстати, я не исключаю и того, что причина всего — ревность.
— Вот это да! Подумать только, теперь преступление становится живой иллюстрацией глупого детского стишка! Впрочем, нам от этого не легче. Кстати, придется поискать еще и муху.
— Какую муху?
— Если быть точным, то по-латыни это насекомое зовется так: «Musca domestica». Милый мой Маркхэм, неужели вы все забыли?