– Тут ты прав, Александр Викторович, сие недопустимо. Я возьму это дело под свой контроль, – заметно важничая, произнес Стессель, а Фок еще раз оглядел изобретение, которое будет весьма полезным при отражении штурмовых атак японской пехоты.
Да, он совершенно позабыл об этой оригинальной конструкции, но Игнатий Брониславович сам о себе напомнил. Взял полдесятка китайских винтовок «Ханьян-88», она же в «девичестве» именовалась «Манлихер», со скользящим затвором, изготовил общую раму – и готов суррогат пулемета. А вот «арисаки» с «мосинкой» на это не годились – там затвор нужно было поворачивать, что серьезно усложнило бы конструкцию.
Все сложилось как нельзя лучше. На крепостных складах до трех тысяч трофейных винтовок и патронов в достатке, так что изготовить четыре сотни митральез не представит трудностей, и проблем с боеприпасами пока нет. И можно тайком закупить патроны у китайцев, которые наладили их производство, через того же Тифонтая. И доставлять в осажденную крепость на джонках – деньги ведь многие любят, чтобы рискнуть ради них собственной шкурой.
Генералы подошли к пушкам, что были выставлены для осмотра. Обычная флотская пушка Гочкиса в 37 мм была поставлена на железный лафет с небольшими колесами и щитом, вульгарно позаимствованный у пулемета Максима – не пропадать же добру.
Дело в том, что столь высокие и тяжелые лафеты совершенно не годились для маневренного полевого боя и представляли для противника прекрасные цели. По Бицзыво это стало понятно, когда японцы буквально вышибли на позициях половину пулеметов своей корабельной артиллерией. Так что для переданных флотом «максимов» стали изготавливать станки – колесные со щитком на манер «соколовского», а также «салазки» по типу германского «08». На кораблях ведь, по большому счету, пулеметы не нужны, хотя Морское ведомство о том очень серьезно позаботилось – при эскадре насчитывали больше восьмидесяти пулеметов. Зато русские войска такого оружия практически не имели: десяток в Порт-Артуре да две пулеметные команды в Маньчжурии – почти втрое меньше. Поразительная недальновидность при пресловутой экономии, а ведь у японцев пулеметов в разы больше!
Фок обошел большой лафет по кругу, хмыкнул – габариты запредельные, в качестве противоштурмового орудия, которое расчет мог выкатить из капонира и стрелять в упор, еще годилось, а вот для полевого боя больше подходила та же пушка, установленная на приземистый лафет с колесиками и щитком, очень сильно напоминающий конструкцию траншейной пушки Розенберга 1915 года. Видимо, пытливая инженерная мысль при постановке задач исходит из реальных возможностей и жесткой спецификации.
– Сколько весит система?
– Девять с половиной пудов, ваше превосходительство, – тут же сообщил полковник Тахателов, правая рука генерала Белого, командующего артиллерией Квантунского укрепрайона. – Разбирается пушка на пять частей: в три, два с половиной пуда, два, и две части весят по пуду. Можно вьючить на лошадей, перевозить на повозках или нести на солдатских спинах. Разбирается и собирается легко, сам это делал. И стрелял. Точность до версты приемлемая, а дальше как попадет.
– Вот это подходит для пехоты. – Фок указал на траншейную пушку, потом посмотрел на Стесселя. – Вы не находите, Анатолий Михайлович, что она может немного компенсировать нам нехватку пулеметов. А вот где лучше использовать пушку на большом лафете, ума не приложу.
– По паре орудий придать каждой команде митральез. – Стессель говорил громко, как и положено по статусу. – А на больших лафетах лучше использовать как противоштурмовые пушки – их проще выкатывать, легкие. Да, сколько флот передал нам этих пушек, Василий Федорович?
– Чуть больше сотни, с кораблей сняли все что можно. И боеприпасы передали. – Генерал Белый приходился Стесселю свояком – его дочь вышла замуж за сына начальника Квантунской области.
– Тогда по две пушки на низких лафетах передать в команды митральез, а на высоких использовать как противоштурмовые и передавать их на укрепления, – подытожил при всех Стессель, а Фок постарался скрыть невольный вздох облегчения.
Очень трудно каждый раз подводить вышестоящих начальников к тому решению, которое необходимо. А если этого не делать, то проблемами можно обрасти по самое не хочу. И на ровном месте создавать конфликтные ситуации, когда их можно избежать, показывая поставленному над тобой генералу его «исключительность и необходимость» при решении многих вопросов. И такое происходит в любой армии, что в царской, что в советской, и тем более в российской. Такова сложившаяся система отбора на вышестоящие должности. Лишь война создает возможность выдвижения наверх достойных кандидатур, но там нужда заставляет. Впрочем, после окончания боевых действий потихоньку восстанавливают прежние порядки, так как если достигнута победа над противником, то чего менять уже проверенную систему на иную, еще не апробированную толком. А поражение чиновника при погонах никогда и ничему не учит…
– Фи, Александр, разве так можно охотиться на людей? Да и денег на него огромную прорву ухлопать нужно! Как бинокль стоит!
Стессель покрутил в руках «мосинку» с установленным на нее оптическим прицелом – всего пять подобных штук нашлось в магазинах. Охота как-то не практиковалась на Квантуне, и таких игрушек в Порт-Артуре и Дальнем оказалось до обидного мало.
– Хотя вот этот кольцевой прицел, – Стессель ткнул на другую винтовку, – несомненно, нужен. И дешевый – обычную трубку сверху поставить, да еще кольцо на мушку. Я посмотрел, мишень хорошо видно, четче, что ли. Она будто к глазу пододвинулась.
– Такова особенность нашего зрения, Анатоль. Я читал о том, теперь сам придумал. – Фок врал, как говорится, не краснея и не моргнув глазом. Привык как-то выдавать чужое изобретение за свое.
Такие немудреные диоптрические прицелы повсеместно ставили с начала войны, когда оптики не хватало, а нужда в снайперах была огромная – немцы в сорок первом лезли напролом, но их уже тогда начали отстреливать.
– А насчет охоты на людей ты неправ. Англичане именно так охотятся в Африке на негров, которых за говорящих обезьян принимают. А также на индусов, китайцев и прочих азиатов, которых именуют косоглазыми макаками и тварями. Не мы первые начнем снайпинг. Это охота на аглицкий манер. Да и наши егеря в войне с Наполеоном тоже из штуцеров во вражеских офицеров целились в первую очередь.
Фок незаметно поморщился: даже сейчас, будучи с генералом Стесселем наедине, приходилось соблюдать политес. Требовалось его самого подводить к нужной мысли и всячески убеждать.
– У нас в полках достаточно сибиряков, что много охотились на разного зверя. Белке в глаз попадут, и это не для красного словца сказано. А тут всего дел – отобрать лучшие винтовки, поставить прицелы, привести их к нормальному бою, да в каждой роте будет два десятка метких стрелков, что выбьют всех самураев с их мечами, которыми они любят размахивать. Под Бицзыво я приказывал выбивать в первую очередь офицеров, и высадившийся японский десант живо потерял управление. Сам лично одного такого офицера пристрелил – и не переживаю.
– Да, мне говорили. – Стессель задумался, потирая пальцем переносицу. – Хорошо, мы их «меченосцев» начнем отстреливать, а они в ответ примутся за наших офицеров, ведь они тоже с шашками в бой идут.
– Так снять их немедленно! Уместное на парадах не полезно в бою. Как схватка началась, шашку в сторону, бегать и ползать с нею – сплошная морока. А в тыл пошел, можно снова клинок к бедру подвесить, и с Петербурга нотаций не пришлют. Устав ведь соблюдаем. Да и рубить шашкой в рукопашном бою намного труднее, чем из нагана стрелять. А еще лучше вооружить офицеров браунингами и маузерами в кобурах, у китайцев их много, как и патронов. Мы их закупим централизованно, и пусть господа офицеры их выкупают. Все же в бою пистолет лучше не только шашки, которая необходима только всадникам для рубки, но и нашего нагана – его перезаряжать долго и муторно, выталкивать по одной гильзе.