Тем не менее, память об этом заставляет пережить снова весь ужас борьбы за мою жизнь. И это напомнило мне, как она обрадовалась бы моей смерти, как она обрадовалась бы всему, что Валериан сделал или пытался сделать со мной. То, как она наслаждалась ненавистью Кардана.
— В следующий раз, когда ты поймаешь меня за изменой, ты можешь заставить меня рассказать тебе мои секреты, — говорю я. — Но сейчас я бы предпочла услышать, что твоя мать собирается делать с Балекином.
— Ничего, — отвечает Никасия.
— А я-то думала, что фейри не умеют врать, — говорю я ей.
Никасия нервно шагает по комнате. Ноги у нее обуты в тапочки, кончики которых вьются, как папоротники.
— Вовсе нет! Мама верит, что Кардан согласится на ее условия. Она просто льстит Балекину. Она позволяет ему думать, что он важен, но это не так. Он не важен и это не изменится.
Я пытаюсь собрать сюжет воедино.
— Он ее запасной вариант, если Кардан откажется жениться на тебе.
Разум мой помутился уверенностью, что больше всего я не могу позволить Кардану жениться на Никасии. Если бы он это сделал, было бы невозможно сместить их обоих с трона. В этом случае Оук никогда не будет править.
Я бы потеряла все.
Ее взгляд сужается.
— Я сказала тебе достаточно.
— Ты думаешь, мы все еще играем в какую-то игру, — говорю я.
— Все это игра, Джуд, — говорит она. — Ты знаешь это. И теперь это твой ход.
С этими словами она направляется к огромным дверям и распахивает одну из них.
Я слышу шуршание ее туфель о камень, а потом тяжелый стук дерева о раму.
Мои мысли — буйство беспорядка, когда я возвращаюсь через проход. Кардан ждет меня в главной комнате своих покоев, полулежа на диване с проницательным взглядом. Его рубашка все еще расстегнута, но свежая повязка закрывает рану. На его пальцах танцует монетка — я узнаю в этом трюке Таракана.
Тот, кому ты доверяешь, уже предал тебя.
Из разрушенных остатков двери Призрак заглядывает туда, где он стоит с личной охраной Верховного короля. Он бросается мне в глаза.
— Ну? — Спрашивает Кардан. — Ты узнала что-нибудь о моем несостоявшемся убийце?
Я качаю головой, не совсем в состоянии произнести эту ложь. Я смотрю на обломки этих комнат. Они больше не безопасны и от них несет дымом.
— Пойдем, — говорю я, беря Кардана за руку и неуверенно поднимая его на ноги. — Ты не можешь здесь больше спать.
— Что случилось с твоей щекой? — спрашивает он лениво, взгляд устремлен на меня. Он настолько близко, что я могу видеть его длинные ресницы и золотое кольцо вокруг черной радужной оболочки.
— Ничего, — я мотаю головой.
Он позволяет мне проводить его в холл. Когда мы выходим, Призрак и остальные охранники немедленно встают по стойке смирно.
— Вольно, — говорит Кардан, махнув рукой. — Мой Сенешаль куда-то меня ведет. Не волнуйтесь. Я уверен, что у нее есть какой-то план.
Его охранники выстраиваются в шеренгу позади нас, некоторые из них хмурятся, когда я наполовину веду его, наполовину несу его в свои покои. Я не хочу отводить его туда, но я не уверена, что сейчас найдется более безопасное место.
Он изумленно оглядывается по сторонам, вглядываясь в беспорядок.
— Так вот где ты на самом деле спишь? Возможно, тебе следует поджечь и свои комнаты.
— Может быть, — говорю я, подводя его к кровати. Странно деражть руку у него на спине. Я чувствую тепло его кожи сквозь тонкое полотно рубашки, чувствую изгиб мышц.
Мне кажется неправильным прикасаться к нему, как к обычному человеку, как будто он не был одновременно и Верховным Королем, и моим врагом.
Он не нуждается в одобрении, чтобы растянуться на моем матрасе — голова на подушке, черные волосы рассыпались, как вороньи перья. Он смотрит на меня своими глазами цвета ночи, прекрасными и ужасными одновременно.
— На мгновение, — говорит он, — я подумал, не ты ли стреляешь в меня болтами.
Я корчу ему рожу.
— И почему ты решил, что это не так?
Он улыбается мне.
— Стрелок промахнулся.
Я уже говорила, что он способен сделать комплимент и причинить боль одновременно. Он может сказать что-то, что должно прозвучать оскорбительно, но сделать это так изящно, что вы не почувствуете пощечину. По крайней мере, сразу.
Наши глаза встречаются, и что-то опасное и желанное искрится между нами.
Он ненавидит тебя, напоминаю я себе.
— Поцелуй меня еще раз, — говорит он, пьяный и глупый. — Целуй меня, пока я не почувствую отвращение.