На ее двери было нелепое подобие замка, который я вскрыл ровно за три секунды. Его нужно было заменить. Я не мог допустить, чтобы кто-то другой пришел сюда и навредил ей, когда я только нашел ее. Причинять боль Мэллори - это была привилегия, которую я заслужил. Только я.
К тому же, мрачно подумал я, входя в ее маленькую, убогую квартирку, Мэллори принадлежала мне, и никому не позволено трогать моё.
Я двинулся к ее комнате как одержимый. Я мог слышать ее запах здесь. Каким-то образом, несмотря на прошедшие годы, аромат ее кожи остался в моей голове, совершенный и нетронутый. Я взломал замок на двери ее спальни и бесшумно толкнул ее. Она лежала, свернувшись калачиком под тонким пледом. Вместо шторы на окне была простыня. Слабое утреннее солнце пробивалось сквозь нее, освещая комнату достаточно, чтобы я смог пройти впереди и встать над Молли. Вид ее бедности привел меня в ярость. Я украшу ее клетку самыми лучшими вещами, какие только можно купить за деньги. Она не будет ни в чем нуждаться, кроме своей свободы.
Я знал, что Молли не проснется. Она всегда крепко спала, но я не хотел рисковать. Медленно действующая таблетка снотворного в бутылке с водой, которую я попросил Рафаэля Наварро дать ей в конце смены, гарантировала, что она не очнется.
Рафаэль был вторым сыном могущественного главы мексиканского картеля Луиса Наварро. Его старший брат, Габриэль, был не из тех, кому можно легко перейти дорогу, и я не собирался этого делать. Босс братвы - или, в моем случае, наследник братвы - не входил на территорию конкурирующей семьи ни с какой другой целью, кроме как развязать войну. Поэтому я дал поручение Максу, моему помощнику, поговорить с Рафаэлем о Мэллори и предупредить, что я скоро заберу ее из его рук. Не существовало ничего, чего нельзя было бы добиться обещанием будущей услуги и гарантией свободы действия среди единомышленников. Моя Мэллори была всего в нескольких днях от того, чтобы обнаружить, что все двери в ее жизни закрываются перед ней, а быстро сужающийся туннель ведет только в одном направлении - ко мне и клетке, которую я для нее приготовил.
Мои мысли задержались на прозвище, которое я дал женщине, лежащей подо мной невинной и уязвимой. Молли.
Я наклонился. Не смог удержаться. Слегка коснувшись ее руки, я замер в ожидании её реакции. Когда она не проснулась, я позволил своей ладони скользнуть к ее щеке. Она лежала, укутавшись, как бездомная, температура в комнате была ненамного выше, чем на улице. Я дотронулся до ее скулы и обвел пальцами челюсть, представляя, каково это - сомкнуть кулак на её шее и разбудить её. Тогда не придется ждать или играть с едой. Я бы разбудил ее и овладел ею одновременно. К восходу солнца она была бы заперта в своем новом доме и принадлежала бы мне всеми возможными способами.
Но нет, я слишком долго ждал, чтобы спешить. Сломить бунтарский дух Мэллори будет нелегко, если она хоть немного похожа на себя прежнюю. Я оглядел ее лачугу. С другой стороны, возможно, мир уже сломал ее. Время покажет. Несмотря ни на что, дни свободы Мэллори Мэдисон были сочтены.
Ее кожа была такой мягкой и теплой, что это делало мою долгую изоляцию и холодную жизнь еще более мучительной. Когда отец сделал из меня настоящего Чернова, внутри образовался лед, и ничто не могло его растопить.
Я провел пальцем по ее рту, слегка касаясь сладких губ. Темное возбуждение охватило меня, когда я протолкнул внутрь большой палец, и ее язык инстинктивно прошелся по кончику, как будто она пососала его. Мне нравилось чувствовать какую-то частичку себя внутри нее.
Когда я уже собирался убрать руку, она что-то пробормотала во сне и уткнулась лицом прямо в мою ладонь. Ее горячее дыхание обожгло меня, а мягкие губы коснулись моей плоти, когда она прошептала одно слово. Оно было слишком тихим и я бы не расслышал, если бы не тишина раннего утра.
— Кирилл.
Я отпрянул назад, как будто она укусила меня, сердце бешено колотилось. Это было напоминание о том, что в моей грудной клетке все еще находилось нечто живое. Мое сердце пульсировало как фантомная конечность в течение многих лет, и я почти забыл о его существовании. Я вернулся в гостиную, голова кружилась от ее запаха, ощущения ее кожи и звука моего имени на ее губах.
Справа от меня показалась ванная комната. Я вошел, скривив губы от черной плесени на плитке и дешевых отслаивающихся обоев. Мэллори вдыхала это ежедневно. Эта мысль разозлила меня еще больше. На раковине лежал использованный тюбик зубной пасты с отрезанным концом и маленькая розовая зубная щетка с истрепанной щетиной. Корзина для белья оказалась более интригующим кладом. На самом верху лежала пара серых хлопковых трусиков. Я потянулся за ними и, прежде, чем успел остановить себя, прижал их к носу.