Выбрать главу

Выходя из ворот, Дробняк ещё на минуту задержался и повторил обе надписи на тротуаре, прямо у входа. Потом вернулся на улицу Багно, залез в хорошо ему знакомый кузов старого «форда» и, удобно устроившись, принялся с аппетитом жевать уже немного чёрствые торунские пряники. Он ощутил приятный покой, хотя болели все кости.

Через два часа на пороге подвала появилась высокая тёмная фигура. Быстро открыв замок, человек исчез на старой лестнице. Йонаш Дробняк даже не вздрогнул. На его губах появилась довольная улыбка: так улыбается человек, у которого сошлись все расчёты.

— А теперь, — прошептал он, — пришёл черёд других. Приближается, панове, минута вашего выхода на сцену.

— Поручика Дзярского нет, — равнодушно ответил милиционер в бюро пропусков Команды милиции.

— Ка-а-ак это нет? — пробормотал Калодонт. — Тогда должен быть кто-то другой! Какой-то дежурный! — воскликнул он уже с отчаянием.

Милиционер снял трубку служебного телефона и сказал:

— Из бюро пропусков. Товарищ инспектор, к поручику Дзярскому просится какой-то гражданин. — Через минуту он положил трубку. — Ваш документ, — обратился милиционер к Калодонту.

Калодонт нервно вытащил документ; милиционер долго выписывал пропуск, наконец, появился второй милиционер и повёл Калодонта в комнату на первом этаже.

8

— Ваша фамилия? — спросил Дзярский.

— Новак.

— Имя?

— Генрик.

— Сколько вам лет?

— Тридцать два.

— Где проживаете?

— Анин. Слонечная, четыре.

— Хорошо, — сказал Дзярский и вдруг растерялся. Он не знал, о чём спрашивать дальше. Его охватил страх: такая безынициативность в следствии случалась с ним впервые в жизни. «Но и следствие совершенно исключительное», — пытался он себя утешить.

— Слушайте, Новак, — начал Дзярский, — на вас падает подозрение в совершении двух убийств и многочисленных актов насилия. Поэтому вы и арестованы. По вашему делу состоится открытый процесс. Говорю вам сразу, чтобы между нами не было недоразумений. Чтобы вы не думали, что вас задержали временно, с целью выслушать ваши объяснения. Я уполномочен посадить вас в тюрьму без решения суда.

ЗЛОЙ смотрел на Дзярского холодно, но не враждебно.

— Понимаю, — сказал он через минуту, — и у меня есть к вам просьба.

— Я слушаю, — сухо проговорил Дзярский.

— Нельзя ли здесь где-нибудь умыться?

Дзярский неприязненно на него покосился: эта незначительная просьба, такая обычная и будничная, рассеивала атмосферу, которую он пытался создать вокруг ЗЛОГО. Отказать ему Дзярский не решался, такой он был весь закопчённый и грязный; лицо — в потёках от высохшего грязного пота, одежда — в полосах смазки, наверное, от троса лифта, руки — в пятнах тёмного машинного масла.

— Хорошо, — коротко бросил Дзярский и позвонил.

На пороге появился сержант Мацеяк.

— Сержант, — распорядился Дзярский, — проводите арестованного в умывальню.

ЗЛОЙ вышел за Мацеяком. Дзярский встал и подошёл к окну. Вдали, на северо-востоке, где-то за Вислой, над Жеранью, начинали розоветь тучи; весенний вечер предвещал лучшую погоду, надоедливый резкий ветер утих.

ЗЛОЙ вернулся в комнату, и Дзярский снова сел за письменный стол. Он долго всматривался в чётко изваянное лицо ЗЛОГО, в его светлые искристые глаза. Нет, это лицо и глаза не вызывали у него симпатии. Поручик Михал Дзярский больше всего любил слаженность — слаженность чувств и сердец, так же как и гармонию в человеческом обществе. Он горячо верил, что все силы в мире, все человеческие силы должны быть подчинены власти мысли, разума, мудрых законов.

Человек, сидевший напротив, был каким-то необычным аккумулятором силы, энергии, физической активности, и чем дольше Дзярский в него вглядывался, тем лучше понимал причины его поразительных, невероятных побед. С интуитивной проницательностью он обнаруживал в этом лице и в этой невысокой худощавой фигуре тот наиболее существенный элемент дикой, хищной энергии — элемент, стоящий на грани материальной силы и духовного напряжения, который делал этого человека непобедимым в схватке с самыми сильными, даже с группой вооружённых врагов. Пронзительные, суровые, неопределённого цвета глаза Дзярского неодобрительно изучали ЗЛОГО — равнодушно скользнули по его атлетической грудной клетке и сильным, хотя на вид и не очень мощным рукам, посмотрели на лицо и наконец заглянули в серые, очень светлые глаза арестованного. ЗЛОЙ опустил глаза. Он не выдерживал этот проницательный взгляд — за ним словно стояли неисчерпаемые возможности и сила организующей человеческой мысли.